‒ Ильюхин, Волошин, давайте наверх, пролейте там всё хорошенько, ‒ скомандовал начальник караула Касатов.
Земля вокруг дома была сплошь усеяна останками крыши, так что и подойти нельзя. Ильюхин, задыхаясь и отплёвываясь от зловонного дыма, отыскал свободное местечко возле крыльца и поставил лестницу. Потом проблевался в сторонку и полез наверх. Его всегда тошнило от дыма.
‒ Будьте внимательны! Ходить только по несущим конструкциям! ‒ напомнил им вдогонку Касатов. ‒ А ты, ‒ обратился он к Козлову, командиру второго хода, ‒ присмотри за ними.
Волошин поднялся следом на крышу, где Ильюхин уже расхаживал тяжёлой походкой, и помог подтянуть рукав, который хоть и не был слишком тяжёл, но вдвоём всё равно сподручнее.
‒ Серёга, дай лом! ‒ попросил Ильюхин после беглого осмотра.
‒ На!
‒Я возьму! ‒ желая быть полезным, быстро откликнулся Волошин и двинулся к углу дома. Стараясь выбирать места потвёрже, он ступал осторожно по доскам, но всё же не угадал и наступил на размокшую фанеру. Он сразу заметил свою оплошность, но тонкое перекрытие выдержало. Волошин взял лом, развернулся и пошёл было обратно по верху бревенчатой стены, как вдруг сапог соскользнул с мокрого дерева, и он снова угодил в ту же мякину, которая на этот раз мигом ушла из-под его ног, и Волошин, отягощённый боевой одеждой весом почти в десять килограммов вкупе с поясом, топором, каской и сапогами, стремительно рухнул вниз. Падая, он успел раскинуть в стороны руки и ухватиться за деревянную перекладину, выронив при этом злополучный лом. После минутного замешательства он вдруг осознал, что вовсе не болтается между небом и землёй, а упирается одной ногой обо что-то упругое, должно быть, диван. Нащупав рядом с собой висящий лом, Волошин забросил его на крышу, а затем рывком забрался сам.
‒ Всё в порядке! ‒ крикнул он начальнику караула Касатову, который уже костерил Козлова за то, что тот не уследил и позволил убиться новичку.
Всё шло своим чередом. К трём часам пополуночи толпа на улице поредела. Пожарные споро разбирали замки сруба в свете автомобильных фонарей и заливали водой щели. Когда в очередной раз вбитый в стену лом внезапно начал сдвигать её целиком, из темнеющих кустов резко, словно крик ночной птицы, раздался голос всеми забытого мужичка:
‒ Эй, хату мне не ломай!