В надлежащее время директор появился на кафедре с закрытым молитвенником в руках и с указательным пальцем, засунутым между его листами, он попросил внимания. Когда директор воскресной школы произносит свою обычную краткую речь, молитвенник в его руке так же необходим, как певцу лист нот, выступающему на концертной сцене соло. Хотя какая в них надобность, остаётся загадкой: ибо ни в молитвенник, ни в ноты ни один из этих мучеников не заглядывает. Директор был невзрачным человеком лет тридцати-пяти, с песочного цвета бородкой и волос. Он носил тугой стоячий воротник, верхний край которого почти доходил до ушей, а острые кончики загибались рядом с уголками рта – ограждение, вынуждавшее его смотреть только вперёд и поворачиваться всем телом, чтобы смотреть куда-нибудь вбок, если этого требовалось. Его подбородок покоился на развевающемся галстуке, который был широким не меньше банкноты, окаймлённый на концах. Носки ботинок по тогдашней моде были сильно загнуты вверх, словно полозья саней. Такого эффекта молодые люди достигали настойчиво и терпеливо, прижав носки к стенке и сидя в такой позе часами. Мистер Волтерс был с виду серьёзным, но сердцем – чистым и искренним. Он почитал священные предметы и места и так отделял их от всего грубо-житейского, что он незаметно для самого себя в воскресной школе изменял свой голос, говоря со специальной интонацией, которой вовсе не обладал в будние дни. Он начал свою речь так:
– Итак, дети, я попросил бы вас посидеть тихо минутку-две, чтобы вы смогли выслушать меня, как можно внимательнее. Вот, именно так. Вот так должны себя вести хорошие мальчики и девочки. Я замечаю, что одна маленькая девочка смотрит в окошечко, я боюсь, она думает, что я где-то там. Возможно, я нахожусь на одном из этих деревьев, и говорю свою речь каким-нибудь пташкам. (Одобрительное хихиканье). Мне хочется отметить, как мне приятно видеть столько светлых, чистеньких личиков, собранных здесь, чтобы научиться поступать справедливо и правильно.
И так далее, и тому подобное. Нет надобности приводить остальную часть речи. Это часть не меняется, и мы все с ней знакомы.
Последняя треть речи была омрачена боями и другими развлечениями, которые вытворяют некоторые дурные мальчишки. Дети ёрзали и шептались, распространяя по всей аудитории, проникая даже к таким одиноким, непоколебимым утёсам, как Сид и Мэри. Но все разговоры умолкли, как только голос директора стал понижаться, и конец его речи был встречен взрывом немой благодарности.