Выныривая из воспоминаний, заметила вопросительное выражение лица отчима, который, по-видимому, что-то у меня спросил.
– Что?
– Я спросил: «Ты не замёрзнешь в этом платье?» В конце концов, ноябрь месяц на носу… может тебя встретить?
– Всё нормально, меня Гадес проводит, – растеряно оббежала взглядом своё бордовое облачение, заметив одно упущение.
Быстро достав мамин кулон, который я поместила на атласную чёрную ленту, одела на шею, крепко завязав. Мама дала мне его перед смертью, запретив снимать и попросив обратиться к нему за помощью, когда та будет мне необходима – глупость, на мой взгляд, но с умирающими не спорят, поэтому клятвенно пообещав, собиралась выполнить эту маленькую просьбу.
Попрощавшись с обедающими опекунами, накинула пальто, быстро выскакивая на улицы вечерней Москвы.
Добраться до кладбища не составило труда – две остановки – и я на месте!
У ворот стоял Гадес, перепрыгивая с ноги на ногу. Долго стоит, видимо…
– Хай, Ворон!
– Привет, – улыбнулась я, радуясь по-настоящему, позволяя себе расслабиться и быть собой.
Продвигаясь медленно между гранитными памятниками, чувствовала себя спокойно, давно привыкнув к такой особенности готского движения. Несмотря на идеологию, любила приходить именно на место захоронения мамы, читая ей классику, которая бы обязательно пришлась той по душе.
– Как дела в школе?
– Стараюсь из последних сил не быть агрессивным готом, но это у меня плохо получается, – стыдливо скосила взгляд на улыбающегося парня, волосы которого ещё совсем недавно имели светло-русый цвет, а теперь темнели в сумерках вечернего города.
Мне на этот счёт повезло – затрат на краску не испытывала, потому что чёрный от природы цвет волос, отливал синевой, струящимся длинным потоком ниспадая на спину. Я любила свои волосы и старательно ухаживала за ними, постоянно подкармливая, но когда поняла, что моя гордость привлекает к себе внимание парней лицея, перестала ходить с распущенными волосами.
– Просто не обращай внимания… Я же тебе говорил – строй вокруг себя барьер – и всё прекрасно!
– Я, наверное, совсем безнадёжна, – выдохнула грустно, начиная рассказывать о четырёх учебных днях, которые тяжело дались моей психике.
Марина, до которой, наконец, дошло, что я не реагирую на издевательства, направленные довести меня до белого каления, стала изводить мою соседку – девочку, семья которой не была благополучной в том смысле, в котором употребляется слово «семья»…