Мне сказали, что королю Леопольду удалось бежать из дворца до того, как мятежники смогли казнить его вместе с Софронией, но с тех пор о нем не было никаких новостей.
Итак, Леопольд сбежал. Дафна ненавидит его за это. Как он мог выжить, если ее сестра умерла? Девушка вспоминает, что Софрония упомянула его в своем последнем разговоре, сказав, что придут ее друзья – Леопольд и Виоли. Но, конечно, учитывая кровные узы, связывающие Леопольда с селларианской королевской семьей, они скорее пойдут к Беатрис, чем к ней. Возможно, ей следует написать об этом своей матери, но она не знает, как сделать это так, чтобы не раскрыть самых последних слов Софронии и того факта, что она вообще смогла их услышать. От перспективы разделить этот момент с кем-то еще Дафне становится не по себе.
Однако в одном Дафна уверена: что бы ни говорила ее мать, она не намерена возвращать Леопольду его трон. Дафна заметила, что в письме нет упоминания о братьях Леопольда, хотя она помнит, что у него их двое. Если он погибнет, трон по праву должен перейти к одному из них, а Дафна знает, что ее мать этого не допустит.
Девушка поднимает глаза от письма и переводит взгляд с Байра на Клиону.
– Моя сестра мертва, – говорит она.
Она произносит эти слова вслух уже не впервые. То же самое она сказала Байру и Аурелии, как только очнулась после разговора с Софронией и Беатрис, и тогда от слез у нее сдавило горло. На этот раз она произносит их спокойно, хотя все еще чувствует, как они ее душат.
Байр не удивлен, но Клиона – да. Нахмурив брови, она делает шаг к Дафне, как будто собирается ее обнять. Дафна поднимает руку, и девушка резко останавливается. Дафна не хочет, чтобы к ней сейчас прикасались, чтобы ее утешали. Если кто-нибудь это сделает, она не сможет больше сдерживать свои слезы, а этого допускать нельзя. Вместо этого она выпрямляется и комкает письмо в руке.
– Была казнена повстанцами, – добавляет она. Должно быть, ее слова прозвучали резко, потому что Клиона отступает на шаг назад.
Это была деталь, о которой Дафна до этого не знала и которая ранит ее еще сильнее. Потому что здесь и сейчас она сама вступила в сговор с мятежниками. Она понимает, что в этом нет логики и что Клиона, Байр и другие фривийские повстанцы не имеют никакого отношения к смерти Софронии, но единственное, в чем она сейчас может найти хоть каплю утешения, – это разгорающаяся ярость.