– Ас-саляму ‘алейкум.
Я медленно разомкнул глаза. Руки были скрещены, ноги выставлены далеко вперед, и сам я сполз по сидению. Вокруг меня не было никого, кто окружал меня до того, как я заснул. Я дернулся.
– Тихо, тихо, брат. Все хорошо. Ты не опоздал на рейс, – говорил по-чеченски жутко низкий, но очень красивый голос.
– Уа ‘алейкум ас-салям, – запоздало ответил я. – А где… где все? Сколько время?
– Десять двадцать два…
Рейс задержали, подумал я.
– Рейс задержали, – озвучил он. – Но посадка заканчивается. Советую поторопиться.
– Да… – я подобрал рюкзак. – Давно все прошли?
– Нет. Я стоял последний в очереди и ждал, пока ты проснешься. Все нормально, не переживай.
– Молодые люди! – торопила женщина за стойкой.
– Да, мы идем! – улыбнулся парень.
Ноги мои были ватными, шаги отдавали не в ступни, а в колени, голос мой хрипел, а зубы чуть давило – я словно проспал всю ночь и чувства были те же.
– Дел рез хийл10… не знаю, что бы было, если бы я проспал…
– Вайн массарна хийл11. Ничего серьезного. Не я, так кто-нибудь другой бы тебя разбудил.
Парень выглядел необычно для чеченца. Он был очень светлым блондином, и волосы переливались солнечной желтизной, моментами иллюзорно отдавая белоснежностью платины. Это был такой цвет, какой мы видим, если пытаемся посмотреть прямо на солнце. Глаза его были небесно-голубыми, а нос – не большой и не маленький – очень ровным, прямым. Расслабленные губы и нахмуренные брови придавали ему противоречиво уверенный и смущенный вид одновременно. Взгляд был очень резким, хлестким, словно все вокруг требовало как можно более грубой оценки, а явно очерченные скулы придавали ему чрезмерную суровость. Но душевность и смущение, присущие искренним людям, также лились из него через край, выражаясь в гусиных лапках в уголках глаз и приподнимающихся в переносице бровях. Голос, несмотря на всю свою брутальную низость, звучал бархатно и мягко, не неся собой никакой угрозы. Несмотря на всю светлость его головы и глаз, казалось, не разглядеть в нем чеченца не сумел бы абсолютно ни один человек на земле. Будто даже те люди, которые ничего не слышали о нашем народе, увидев его, сказали бы, что он точно принадлежит какой-то определенной национальности, о которой они не знают, и не отнесли бы его ни к одной из тех, что им известны.