– В особняк! Живо!
Обратный путь занял не более двадцати минут, носильщики почти бежали. Врач, торопясь следом, мысленно клял себя за слабохарактерность, герцогиню – за упрямство, а нутро сжимал ледяной ужас, что они могут не успеть.
В доме незамедлительно поднялся переполох. Герцогиню, хрипящую и тяжело дышащую, уложили на кровать, и две горничные споро освобождали синьору от бремени тяжелых одежд. Бениньо колдовал у изголовья: он готовился снова отворить кровь. Прокалив узкое лезвие, он склонился над герцогиней, и темная густая жидкость неохотно полилась на подстеленное полотно. Полминуты. Минута. Дыхание Лазарии понемногу начало выравниваться, а мучительная гримаса губ сошла на нет. Бениньо разжал зубы, только сейчас ощутив, как ломит челюсти от сведшей их судороги. Четверть часа спустя Фонци медленно открыла глаза.
– Что… случилось? – прошелестела она. – Снова… это?
– Да, сударыня. – Врач сосредоточенно считал пульс. – Как вы себя чувствуете?
– Устала, – слегка поморщилась Фонци, – и голова… все еще болит.
Бениньо кивнул:
– Неудивительно. Вам необходимо поспать, ваше сиятельство. И впредь… – Врач осекся, но Лазария уже скривила уголки рта:
– Да, я понимаю. У меня есть… домашняя… часовня. Как я устала, Лауро…
…Через двадцать минут Бениньо вышел из покоев герцогини, чувствуя себя так, словно в полуденный зной бегом пробежал вдоль всего Каналаццо и обратно. Отчаянно хотелось выпить. Синьора, принявшая опиумную настойку, проспит не меньше шести часов. Дежурный лакей настороже. А он сам заслужил несколько минут тишины. Тишины, черт бы все подрал. Даже сейчас мимо него по коридору туда и сюда с квохтаньем бегали взбудораженные слуги: припадок хозяйки прямо в день похорон солдата, погибшего у самых дверей дома, поверг челядь в суетливый ажиотаж.
Дойдя до дверей кабинета, он нашарил в кармане ключ. В секретере, кажется, есть неплохое вино. Врач повернул ключ в скважине, рывком распахнул дверь и замер. В его кабинете у самого стола стоял бледный, как мрамор, рядовой Мак-Рорк.
Глава 3
Мелкие услуги дьявола
Доктор стоял в проеме двери, держась за филигранное кольцо, будто не решаясь отпустить его. А Годелот, все так же стискивая в заледеневших руках толстую подшивку бумаг, неотрывно глядел Бениньо в глаза, словно боясь разорвать эту нить, пока еще удерживающую последний миг хрупкого равновесия. Сердце гулко и размеренно било в ребра, будто готовое пробить их насквозь. А доктор все молчал, и шотландец не знал, чего больше боится сейчас: неминуемой расплаты за этот немыслимый проступок или нескончаемого, как задержанный вдох, молчания.