Они были так увлечены друг другом, что не заметили, как на крыльце избы появилась взрослая женщина, мать девушки Глафира Антиповна. Это была красивая чернобровая женщина, с ситцевым повойником[5] под ярко-красным платком на голове и с душегрейкой на плечах. Заметив молодую пару, она с намеком кашлянула пару раз.
Ульяна тут же резко отпрянула от Никиты и виновато опустила глаза.
– Ульяна, пора корову доить! – громко сказала женщина.
– Иду, маменька! – ответила девушка, не поднимая головы.
Никита же кивком, улыбаясь, торопливо поздоровался с женщиной, мимолетно заметив в ее взгляде доброжелательность.
Женщина мило посмотрела на влюбленных и, перед тем как вернуться в избу, сказала:
– Ладно… не торопись.
Молодые люди, застигнутые врасплох неожиданным появлением матери Ульяны, с улыбкой переглянулись.
– Пора мне, – нехотя произнесла девушка, опуская скромно глаза.
– Да и я пойду, – не желая расставаться, сказал Никита.
Медленно опустив ее руку, он двинулся к калитке задом, не отрывая влюбленного взгляда от Ульяны, и вскоре со счастливым лицом скрылся за воротами.
Глава 5. Полку морских солдат быть
Август 1704 года. Нарва. Дворец Меншикова.
Граф Александр Данилович Меншиков, в накинутом на плечи зеленом кафтане, будучи в похмельном состоянии после вчерашнего вечернего застолья, осматривал, щурясь одним глазом, внешний вид небольшого двухэтажного дома. Осматривал минут пять. Затем неторопливо подошел к новенькой осадной мортире[6], стоящей перед домом на кетеле[7] дулом кверху и до половины наполненной красным вином.
– Хм… – ухмыльнулся он, скривив бровь, – вчерась еще полная была. Эко мы пить-то.
Зачерпнув в две большие кружки похмельного средства, он осторожно поднялся по нехарактерному для этого города высокому крыльцу и вошел в дом. В центре большой комнаты за столом, заваленным чертежами, книгами и бумагами, сидел царь Петр. Он был одет по-обычному просто и удобно – коричневый сюртук и шерстяной жилет.
– Мин херц, дом-то сей добрый, токмо вот перестроить его малость надобно, – подойдя к столу, поделился своим мнением Меншиков. – Вона церкви московские, что в имениях Нарышкина, уж шибко по нраву мне. Кажись, архитектура сия барокко зовется, что ли?..
– Погоди, Алексашка, – не глядя, оборвал его Петр, сосредоточенно пытаясь что-то излагать на бумаге гусиным пером.