Но тут он опять услышал приятный, бархатный баритон:
– Не обращайте на них внимания, Марк. С их примитивным сознанием они неспособны видеть то, что видите вы. Эти люди заперли сами себя в пространство, где существуют добро и зло, ну там ещё смерть и жизнь и тому подобное… Поэтому они так боятся смерти и постоянно гадят друг другу. А вы не удивляйтесь. Люди, подобные вам, с таким высоким интеллектом, да ещё доведённые до крайней степени отчаяния, начинают мыслить и в других измерениях. Эта публика, – Ницше небрежно обвёл тростью гуляющих по набережной, – протухла в собственных гнилых ценностях, как в закупоренной бочке. Впрочем, – задумался он, как бы рассуждая сам с собой, – однажды этот иудей из Галилеи, Иисус, предложил им пространство – универсальное, где существует лишь одно целомудрие; он хотел им помочь. Но он оказался великим идеалистом. Что они с ним сделали? Нет, я не имею в виду распятие. Что сделали они с его идеей?
Если я что-нибудь понимаю в этом символисте, так это то, что внутренние реальности он принимал как реальности, как истины. А остальное – всё естественное, временное, пространственное, историческое – он понимал лишь как символ, лишь как повод для притчи.
«Царство небесное» есть состояние сердца, а не что-либо, что «выше земли» или приходит «после смерти».
«Царство Божье» не есть что-либо, что можно ожидать. Оно не имеет «вчера» и не имеет «послезавтра», оно не приходит через «тысячу лет» – это есть опыт сердца; оно повсюду, оно нигде…
Этот «благовестник» умер, как жил, как и учил – не для «спасения людей», но чтобы показать, как нужно жить.
Не защищаться, не гневаться, не привлекать к ответственности… Но также не противиться злому, любить его»…
Марк восхищённо смотрел на Ницше. «Может быть, это галлюцинации, – думал он, – а может, он и материален, – это неважно. Но почему он явился именно мне?» Марк внимательно рассматривал, изучал его, хотел убедиться, что тот существует. Ему было как-то неловко дотронуться до него. Вид Ницше внушал глубокое почтение и требовал соответствующих манер поведения, которыми Марк, впрочем, владел в совершенстве. Философ был крепкого сложения, ниже среднего роста, лет пятидесяти пяти, как Марк, именно в этом возрасте Ницше и покинул этот мир сто лет назад.
Пышные усы его перекрывали практически весь рот, они придавали лицу выражение интеллектуальности и какой-то внушительности. Высокий лоб уходил далеко под своды серого цилиндра, сшитого из дорогого материала. Видно было, что его манера изысканно одеваться – скорее привычка, чем сознательное усилие.