– Право слово, надежный, – просияв, поддержал справедливую похвальбу Лойд. Уж больно редкая внешность была у собаки. Когда-то и он был хозяином изумительного пса. «Но, – с горечью подумал Лойд, – все это уже поросло забвеньем».
– Говоришь, Шиперо твоя фамилия? А о чем она говорит? – поинтересовался старик.
– Праотец мой взял эту фамилию, чтобы уберечь семью от гонения. Мои предки были кочевниками.
– А-а, – многозначительно протянул тот и кивнул, будто хорошо понимал, каково это – быть кочевником. – Ну, пошли в дом, сынок. Назавтра вызволю тебя отсюда.
***
К обеду следующего дня убогая двуколка, поводимая бравым Ленни, несла Лойда в ближайший населенный пункт у бухты Уолпул, откуда, по словам старика, каждый вечер в портовую столицу Флейт-Айленд отправляли почтовую карету.
С завидной регулярностью давая отдых жеребцу, путники добрались до окраины городка уже на закате. Перебросившись парой слов со встречным прохожим, Лени клацнул вожжами, и спустя четверть часа они прибыли к некой пародии на почтово-телеграфную станцию. Предполагалось, что там Лойд пересядет в карету для пересылки писем. Низкорослый кучер, по совместительству почтмейстер, казалось, не особенно обрадовался компании чужеземца. Положение спас Ленни, уверивший того в солидном вознаграждении по прибытии. Старик озорно подмигнул Лойду и благословил его в путь, воздев над собой растопыренную пятерню.
По прибытии к главной магистральной улице Флейт-Айленда герой наш занемог. Суточное путешествие сопровождалось шквалистым ветром со стороны моря, а поскольку почтовый путь пролегал аккурат вдоль каменистого побережья, спрятаться от бушующей стихии было негде. Из Флейт-Айленда Лойд был намерен отбыть следующим утром. А пока, воспользовавшись наводкой почтового кучера, решил заночевать на местном постоялом дворе.
Полуподвальное помещение с бесцветной вывеской «Дорожный ночлег» не внушало симпатии. Лойд прикинул, со сколькими видами ползучих тварей, обитающих в этом хлеву, ему придется делить постель ночью, и инстинктивно поежился. Отправиться под покровом ночи искать себе другое – более благопристойное – прибежище он не имел ни сил, ни желания. В носу осела сырость, лоб саднил, а конечности и вовсе окоченели. Смирившись с неизбежным, старик зашагал по догнивающим ступеням вниз и оказался в прохладном подземелье. Знать бы ему тогда, что несколькими днями позже этот убогий приют будет вспоминаться ему теплой колыбелью…