Они всегда хотели одного – быть для нас своими. Они не работали над ошибками, придерживаясь «старой школы», пороли нас ремнём за хулиганство. А мы с Дэном?.. Мы ломали иглы на проигрывателе, прогуливали школу, мы не оглядывались назад, мы знали, что они рядом. Мы хотели советов, какой-то поддержки. Мы их боялись, но всё равно поступали по-своему. Они не спеша уходили, вальяжно шаркая по тротуару и крепко зажав в зубах сигареты марки «Прима», морщась от горького дыма и о чём-то смеясь. Мы с Дэном кричали им, но они нас не слышали. Наш крик, словно слабое эхо, летел, ударяясь о чёрные, как ночь, большие гранитные скалы. Он растворялся в вечности, становясь всё слабее. Мы бежали за ними, по-детски спотыкаясь и ёжась от холода.
Наш с Дэном бег был долог. Наконец-то мы поняли, что их уже не догнать.
Саша
Дэн был уже на летних каникулах. Он, разогретый как следует, до отъезда к бабушке гонял мяч с соседскими пацанами и постоянно с ними ругался, если проигрывал. Дэн не любил проигрывать, поэтому дело могло доходить и до драки.
Оставалась пара дней – и свобода. Прощай, душная Москва, забитое по горло метро. Здравствуйте, бесплатные ворованные сигареты, яблоки с чужих огородов, хотя своих полный сад, купание в речке, катание на лодках, игра в карты, щёлканье семечек, пиво.
Он возвращался с игры, вспотевший и недовольный проигрышем, на скулах ещё не посветлели синяки с прошлой драки. Открыв дверь в подъезд, Дэн услышал за спиной родной голос. Это была тётя Алла, Дэнова мама. Я хорошо её помню, они были очень похожи. Она подозвала его. Дэн нехотя подошёл к ней. Мама некоторое время молча смотрела на сына, потом еле слышно произнесла:
– Твоего папы больше нет.
Он посмотрел ей в глаза. Посмотрел так, как будто она решила его обмануть.
– Как?
Они поднялись на свой этаж.
Тётя Алла молчала, отвернувшись к окну, её плечи дрожали, в пустых комнатах стало на миг холодно, хотя за окном было очень жарко.
Дэн подошёл к ней, обнял её. И заплакал.
Он плакал не останавливаясь, поглощая всю бесконечность той боли, которую только мог испытывать подросток… Там было всё: недосказанные слова, связанные бинтом холодные руки, чёрная лента, которую мягко трепал ветер, как бы неосознанно закрывая лицо отца на портрете, поминки, чёрный платок мамы. Московская твёрдая глина, запах ели.