Поздним вечером, укладываясь спать, он снял крест и попросил жену:
– Матушка, налей-ка стопку беленькой, боюсь, не усну.
Проворочавшись на перине с полчаса, он повернулся к благоверной и сказал: «Вот я же верую и не задумываюсь, сколько раз и зачем на землю приходит наша душа. Сказано же, что для Жизни Вечной, значит, спорить с Церковью-матерью не смей».
– Успокойся, – ответила попадья. – Коммуняки свои слабоумные пожитки унесли, а на наш век паствы хватит. На твою службу приходят только те, кто верует в одну жизнь, и, значит, в вечность геенны огненной, а с Виктором я поговорю. Ишь чего удумал – Священный Синод поучать. Пусть у нас живёт, под приглядом. Завтра, как из школы придёт, скажешь, чтобы другое жильё не искал.
– Ладно. Думаешь, он послушает тебя?
– Он ещё мал и глуп. Я найду, как его унять, а не поможет, пущу на деревне слух о тайном посланнике Сатаны – на чужой роток не накинешь платок, сам отсюда сбежит. И ни о чём не думай, я всё сделаю, Райка подсобит, понял?
– Да, родная, поговори с ним, а то всю обедню нам испортит. Житья никакого не будет на старости лет… эх, кабы начали платить десятину, – ответил муж и захрапел.
Витюня «сходил на двор», мечтательно посмотрел с крыльца на звёзды и спокойно отправился спать, а батюшке приснился под утро удивительный сон: будто стоит он на амвоне и спрашивает каждого прихожанина, много или мало десятины за спасение от ада вечного, но никто не слышит его, пристально глядя мимо, на распятие у стены.
Им не было тридцати. Они лежали в номере небольшой европейской гостиницы. За окном засыпал средневековый немецкий городок, ещё не тронутый наступившей осенью, схожий с картинкой на железной коробке из-под импортного печенья, в которой он хранил детские артефакты. Окно помещения выходило на север. Слева, в нескольких десятках километров, раскинулась Франция и Испания, справа – почти вся Германия и Польша.
Она была немкой из бывшей ГДР и жила в восточной части Берлина, он приехал в Европу из бывшего Советского Союза по частным делам, в которых она ему помогала. Ей понравилось, когда он, шутя, назвал её «восточной славянкой», потому что это было древней исторической правдой.
Они познакомились случайно в кафе одного из двадцати пяти тысяч старейших замков Объединённой Германии, в котором она имела необходимый ему доступ к архивам владельца и наследника замка, не пострадавшего от разрушительных войн и вторжений. Замок был музеем, имел штат научных сотрудников, туристическое бюро и относился к числу самых известных памятников. В тот день они проговорили несколько часов, выпили много чашек кофе и умяли кучу пирожных. Оказалось, что они остановились в одном отеле в центре небольшого, словно игрушечного городка, километрах в пяти-шести от того замка, в котором она проходила преддипломную университетскую практику. Тем же вечером они допоздна гуляли по вылизанным улочкам городка, без умолку болтали и, наконец, уставшие и перевозбуждённые, разошлись по своим этажам, не желая проводить ни дня друг без друга.