Петр задумался.
– Великий государь, – сказал Илья Зерщиков, – правду истинную говорит атаман Кондратий Булавин: дюже забижает нас полковник Шидловский со своими казаками.
– Ладно, будь по-вашему, – произнес Петр, – разберусь… А сейчас не будем о том говорить… Лей, атаман, вина, подставил он Лукьяну пустой кубок.
Наполнив кубки и ковши вином, Максимов позвал домрачеев, которые чинно расселись на скамьях в углу. Атаман кивнул головой, домрачеи дернули струны и запели:
Против моего двора
Приукатана гора.
Приукатана, прилита,
Башмачками прибита…
Из дверей в горницу впорхнули девки-плясуницы с тулумбасами[19]. Ударяя в них, плясуньи закружились по горнице, сверкая озорными глазами, серебряными и жемчужными ожерельями, монистами.
Все они были молоды, цветущи; наряды их красивы, ярки.
Гости поднялись и отодвинули столы к стене, давая простор танцовщицам. Домрачеи пели:
Подломился каблучок,
А я, млада, на бочок…
Струны звенели: дрын… дрын… дрын…
Звонкоголосо подпевали девки-плясуницы, колотя в тулумбасы и притаптывая цветными сапожками с колокольцами:
Я упала да лежу,
Во все стороны гляжу…
Сливались девичьи голоса с мужскими, нежно звенели домры и сломницы под искусным перебором старых музыкантов, гремели бубны, стучали каблуки с колокольцами.
…Туда глядь, сюда глядь,
Меня некому поднять…
Шум и гам проникали на улицу через распахнутые настежь узкие оконца атаманского дома. На улице толпа народа прислушивалась к веселью; переговаривались, посмеиваясь:
– Загуляли атаман с царем.
Вечерело. Ясырки зажигали позолоченные шандалы[20]. Петр, захмелев от вина и духоты, вышел на крыльцо подышать свежим воздухом. В темных сенях кто-то зашуршал.
– Кто это? – обернулся царь.
– Это я, царь-батюшка, – тихо ответил женский голос, – доглядеть вышла, не приключилось бы чего с тобой плохого…
По голосу Петр узнал атаманшу.
– Подь сюда, Варварушка, – позвал он ее.
Шурша атласными шальварами, атаманша подошла к царю. Он притянул ее к себе.
– Ой, Варварушка-свет, в голове шумит.
– А ты приляг, милостивец, все пройдет.
– Нет, уж лучше постою на ветру, голова посвежеет… Ух ты, какая же ты ладная, пригожая, – засмеялся он, обнимая атаманшу. – Раскормил тебя Лукьян на вольных хлебах. Дай тебя поцелую, женка, сладко…
Он разыскал своими горячими губами ее губы и крепко поцеловал. Атаманша захихикала.