Митрофан сразу понял: песня очень хороша. Слушал неотрывно, забыв про мороз и бенгальские огни.
Песни лились дальше всё интереснее, ни одной из них не завозили ещё в Воронеж. Певец увидев, что народу прибавилось, снял варежки и достал со дна чемоданчика несколько тонких книжечек.
Привычно, на распев продекламировал:
Еду из Москвы в Одессу с необычным интересом.
Песни разные пою и слова их продаю.
Налетай, почти задаром
Можно петь за самоваром, можно в свадьбу, именины
В сватовство и на родины!
А всего-то четвертак, это чуть ли не за так!
− Ничего себе за так! − пробурчал Васька. − За четвертак можно щи с мясом неделю хлебать!
− Ещё послухаем, − решил Митрофан, несмотря на холод, резво лезущий под его кафтанчик.
Васька не стал спорить, рассудительно подумав: «Певец, поди, не дубовый. Должно пойдёт скоро в кабак греться. Не грех послушать ещё немного».
А Митрофан ловил каждое слово. Он никогда не слышал таких песен и уже представлял, как споёт их дома, в Александровке!
Всё время Митрофан мысленно подлаживался под мотив. Иногда подпевал тихонько, никому не слышно шевеля только губами, иногда просто напрягал связки в местах переката голоса.
Одно он сейчас знал точно − ему нужна эта книжка с песнями.
Митрофан, невыносимо стесняясь, подошёл к певцу чуть с боку.
Когда тот перестал петь, неловко, не зная с чего начать, дотронулся до его руки.
Тот обернулся, поправляя малахай и спросил:
− Чем могу служить, сударь?
Митрофана никогда ещё так не величали. Он растерялся окончательно. Во рту пересохло. Чуть собравшись, вытащил руку из кармана и протянул к певцу открытую ладонь. На ней лежали монетки.
− Сударь желает купить Песенник? Это всегда пожалуйста! Только тут шестнадцать копеек, а надобно двадцать пять.
Митрофан опустил голову.
− Да ты, похоже, немой! Может, тебе песенник не нужен вовсе?
Несколько человек, что не успели отойти, рассмеялись.
− Брешешь, ничего он не немой, сам ты с глушью! − выкрикнул Васька и тут же, на всякий случай отодвинулся назад, примеряясь дать дёру.
− Нашёлся заступник! Я тебе уши то сейчас надеру, − притворно рассердился певец и вновь обратился к Митрофану: − Ну, чего заробел? За шестнадцать копеек не продаётся!
− Что стоишь качаясь
Тонкая рябина…
В первое мгновение никто не понял, откуда идёт этот чистый голос. Мальчик стоял, наклонив голову, но с каждым пропетым словом поднимал её выше, и песня полетела, растворяясь вместе с облачками пара в наполненном жизнью воздухе воскресного утра.