– Эка чума! Всю пыль с дороги поднял столбом, теперь вовек не отчистишься! И ну их, эти ярмарки, одно разоренье да хлопоты! Верно я говорю, Белослав?
К этому времени из толпы выбрался еще один молодой человек, в наряде попроще, и облако пыли, обильно покрывшее его костюм, его явно не волновало. Он лишь улыбнулся, глядя на тщетные попытки друга привести одежду в первоначальное состояние, и лишь еще больше размазывающего пыль по холстине.
– Пустое, Ждан, если бы ты не любил ярмарочные гуляния, ты бы на них не ходил. Посмотри лучше сюда.
Друзья стояли перед городской стеной, у которой расположились ремесленники всех возрастов и обличий, с самыми разными товарами. В глазах рябило от разнообразия предложенного. Бабы с узорчатыми шелковыми платками, расписанными вручную, мальчишки со свистульками, бочкари, корзинщики, плотники, кого здесь только не было… Но привлек внимание Белослава вовсе не рабочий люд, а то, что было разложено перед старым, черным от солнца и ветра, лохматым стариком разбойничьего вида.
Несколько холстов без рам, похожих скорее на обрывки, мусор, чем на произведения искусства, валялись у ног старого пройдохи, но написанное на них не поддавалось ни человеческому языку, ни человеческому сознанию. Яркие, живые краски делали портреты, казалось, более настоящими, чем люди вокруг.
С холстов на молодых людей смотрели богатые горожане, крестьяне с потухшими взглядами, ясноглазые молодицы и румяные парни в ярких рубахах. Мыслимо ли, возможно ли было сотворить такое волшебство обычными старческими руками?.. Между тем продавец, хитро прищурясь, поглядывал то на Ждана, то на Белослава.
– Стари-ии-ик…. – Ждан наклонился над картинами, трогая каждую кончиками пальцев, словно проверяя, настоящая ли. – Сколько хочешь за все?..
Старик промолчал, будто не слышал, обернулся к Белославу:
– Что, понравились ли картиночки, сударь?..
– Понравились, дедушка, понравились, – машинально ответил молодой человек, не сводя глаз с одной.
– Что больше-то по душе, сударь?
– Вот эта. – Белослав указал на портрет молодой цыганки, сидящей на корявом дереве, и перебирающей руками монисто на груди. – Продаете?
– Продам, сударь, отчего ж не продать-то… Я ж, чай, не ради удовольствия по городам лапти топчу, да тут сижу… Один золотой, и портрет ваш, сударь.