– И что ты сказала?
– Что оно готово.
Иван тяжело вздохнул и опрокинул в себя остатки чая с плавающими в нём чаинками.
– Ты сейчас серьёзно?! У нас остался один день, Ваня! Завтра генеральный показ, ты должен, нет, ты обязан представить Шереметеву готовую коллекцию! А когда всё шить? Ты же потом будешь, как всегда, вносить свои поправки туда, где и так всё было хорошо!
– Хватит! – Голдин отрезал резче, чем собирался, но тут же выдохнул и взял себя в руки. – Извини.
Настя тоже вздохнула и закусила губу. Она всегда делала так, когда нервничала.
– Надеюсь, ты придумаешь что–нибудь, – с ноткой печали произнесла она.
Проблемы с коллекцией сказывались на всех: необходимо было давно начать репетировать, закупить ткани, утвердить модели, отчитаться перед организаторами показа. Промедление затягивало весь процесс и означало, что работать придётся в режиме нон–стоп и буквально ночевать в Доме моды.
Пара некоторое время посидела в молчании, прервали которое звуки уведомлений телефона Насти. Взглянув на них, она опешила.
– Ваня…
Голдин не ответил. Но вид у него стал озадаченным. Он знал, что означает такая реакция Насти – ничего хорошего.
– Одна модель выбывает из группы на время показа, вторая под вопросом.
– Что?!
– Марина сломала ногу вчера ночью. Одному Богу известно куда она шла. А Жанна сейчас в больнице с подозрением на аппендицит.
– Твою ж … – после этого последовали непристойные ругательства и возмущения, сопровождаемые размышлениями об отсутствии ответственности в части пищевого поведения и зрения во время ходьбы по оледенелым тротуарам, на которые Настя отвечала молчаливыми кивками. Голдин вскочил и заходил по комнате, его переполняла злость. Крича, он махал руками и весь раскраснелся подобно болгарскому перцу во время самой спелой части его жизни. Только этого сейчас не хватало! Главное платье не готово, времени нет, ещё и модели подводят. Вот тебе и золотая группа… В итоге возмущения превратились в отчаяние – нужно было как–то выходить из бедственного положения, но как будто сама судьба отталкивала его от заветной цели. Модельер грузно плюхнулся в своё кресло и потер лоб. Как после шторма наступает штиль, после сотрясания воздуха пришло угрюмое молчание. Тяжёлый спёртый воздух кабинета, казалось, стал ещё плотнее, жёлтый свет лампочек в состаренной люстре словно приобрёл голос и жужжал, гудел, раздражал.