Александр находил источник вдохновения в старинных рыцарских романах. В его мечтах возникали образы благородных рыцарей в сверкающих доспехах, защищающих добро и справедливость. Иногда он слышал звон мечей и топот коней на бескрайних полях сражений, представляя себя Айвенго, а чаще – Ричардом Львиное Сердце.
История стала для юноши своеобразной машиной времени, переносящей его в прошлые эпохи. Он изучал труды великих мыслителей, отчетливо представлял их образы в своем воображении. В своих грезах он прогуливался и даже спорил с самим Аристотелем в садах Стагиры, вдумчиво и критически воспринимая дилемму Сократа: «Любят ли боги благочестие как таковое, или же благочестие становится благочестием только потому, что его любят боги?»
С неутолимой жадностью Саша вникал в тайны древности, стремясь раскрыть смысл прошлого и понять, как он вписывается в общую канву человеческой судьбы. Он научился не принимать все услышанное на веру, а докапываться до истины, разрушая сомнения доказанными фактами.
В то же время в его детских фантазиях присутствовал и романтический аспект. Юноша был страстным почитателем русской поэзии. Строки Пушкина и Лермонтова были для него не просто словами, но музыкальным ритмом, звучавшим в его душе. Саша восхищался благозвучием русского языка, погружаясь в гармонию звуков.
Иногда юноша словно замирал в своих мечтах, представляя себя великим писателем или художником, создающим бессмертные шедевры, которые оставят неизгладимый след в истории. Он часами рисовал, перенося на бумагу свои внутренние переживания и стремясь запечатлеть красоту мира такой, какой он её видел. Лучше всего Саше удавались карандашные рисунки, которые особенно нравились его маме.
Так с самого детства молодой человек выделялся среди сверстников своей добротой, богатым воображением и стремлением исследовать и познавать окружающий мир. Эти качества стали неотъемлемой частью его личности, определив избранный им в дальнейшем жизненный путь – путь духовного развития и помощи другим.
С годами Александра закружили вихри житейской суеты и материальных забот, а его душа увязла в лабиринте повседневности. Окружающий мир казался ему безбрежным океаном беспокойства, а он сам – кораблем, бороздящим волны бытия. Всё чаще в ночной тишине душа шептала ему о чем-то более возвышенном, о том, что лежит за пределами обыденной рутины.