Сокрытие истины порождает горы лжи. Меж собою люди станут горячо обсуждать его богатство, приукрашивать и раздувать, но никто не решится первым заговорить с ним об этом. Будут молча завидовать, гадать, откуда что взялось, подозревать в Корахе чудесную силу и, главное, бояться его. Ради последнего стоило умерить тщеславие, сомкнуть уста и терпеть молчание лет этак сорок.
В своем расчете на въедливую силу слухов Корах не ошибся. По косвенным признакам он понял, что народ посвящен в его тайну. Последней проведала о сокровищах мужа его жена Орпа. Удивительно, что женщина не оказалась в числе первых. Тем не менее сие есть доказанный исторический факт.
Нельзя исключить, что Орпа всё знала, но по некоторым, только ей известным соображениям, не обнаруживала своей осведомленности. Как бы там ни было, однако, иудейский фольклор настаивает, будто бы жена Кораха была глупа. Такое утверждение удачно вписывается в трактовку дальнейших событий в стане беженцев.
– Заходи, Корах, не прячься за дверью! Милости прошу, дражайший муженек, – крикнула из глубины шатра Орпа.
– Вот он я! Узнаешь, женушка? – воскликнул Корах храбрым голосом, внутренне содрогаясь от страха.
– Боже мой! На тебя напали разбойники? Что они сделали с тобой?
– Никто на меня не нападал! С чего это ты взяла? Да и какие тут в пустыне разбойники? А если и есть, то к чему им нападать на бедняка вроде меня?
– О твоей бедности разговор у нас впереди. А пока объясни толком, где твои волосы, и почему ты превратился в урода?
– Прошу выбирать выражения, женщина!
– Отвечай, кто оболванил тебя!
– Не оболванил, а постриг!
– Хорошо, кто постриг?
– Моше!
– Зачем? Он хочет выставить тебя людям на смех, что ли?
– Не забывай, Орпа, что твой муж – левит! Скоро придет моя очередь нести службу в скинии. Всякий входящий в храм Господа должен быть подобающе острижен.
– Перестань меня дурачить, Корах! Я докопаюсь до истины!
– Я истину тебе говорю, Орпа! Нельзя входить в храм заросшим, словно баран.
– Смешно и страшно глядеть на твою лысую голову!
– Небось левитовой моей десятине ты рада, и от подношений не отказываешься. Лысина – неизбежная плата!
– О, Боже! Тебе руки, ноги, грудь – все ободрали!
– Зато, душечка, я теперь гладкий! – пытался отшутиться Корах.
– Шутки твои не гладкие! Как я любила этот пушок! Прижмешься, бывало – и такая приятность сделается! А теперь что? Мерзость и позор!