плачет навзрыд, заперевшись одна в квартире,
и – никому, даже френдам и под замком…
А за окном – то ли гром, то ли взрывы «Града»,
рвётся в квартиру упрямо промозглый дождь
и барабанит в стекло – не грусти, не надо:
он же вернётся – он знает, как сильно ждёшь.
Женщина-воин опять соберётся с духом,
номер заветный в условленный час набрать:
«Ты там держись, дорогой, ни пера, ни пуха —
Я буду ждать, сколько надо.
Я буду ждать»…
Тихо мобильник
в солдатской ладони пискнет —
пальцы сжимают непрочную связи нить:
«Слышишь? Вернусь!
Только, знаешь, не надо письма —
Долго идут…
Постарайся, роднуль, звонить…»
Женщине-воину сложно остаться дома
Женщине-воину сложно остаться дома
хоть ненадолго – на день хоть один/на час,
если любимый
(да что там – и незнакомый)
в этот момент от врага охраняет нас.
Дома остались трусливо чужие дяди —
женщина-воин по минному полю в ночь
едет к своим, что врагу не сдадут ни пяди —
страшно, конечно, но надо же им помочь.
Каждому воину вручит она подарки:
тёплые вещи, обувку, конфеты, чай,
доброго слова ей ни для кого не жалко,
каждому скажет – вернусь ещё, не скучай.
В этих глазах навсегда поселились смерти —
близких ли, дальних ли – чёрной стоят стеной,
но перед женщиной-воином вдруг как дети
светятся, свёрток к груди прижимая свой.
Женщина-воин устала, но, слёзы пряча,
по бездорожью везёт драгоценный груз.
Гуманитарку. Солдатикам. Это значит —
мы победим. Даже если нескоро – пусть.
Женщина-воин устало сложила латы
Женщина-воин устало сложила латы,
в землю воткнула вдруг ставший ненужным меч:
и для себя хоть немного пожить когда-то
надо – не только границы свои стеречь.
Спать – не в землянке, а в чистой сухой постели,