– Услышит! – Не соглашается девка. – И покарает! – Ладонь касается осторожно щеки нареченного, проводя тонкими пальцами по скуле вниз и обратно. Снова, снова, снова… Остановиться бы. – Ты и так не в почете!..
Она боится сказать в голос все, что тревожит душу, и успокаивается, понимая: меж ними слова уж не нужны. Вздох-молчание. И оба разумеют: не только над ними – над самим Камнеградским Княжеством черной тучей висит опасность.
– Не думай, – просит нареченный. Обнимает.
Касается нежно родимого пятна, что у самой шеи. Поднимается выше – снова к губам. И тогда зарница блекнет под напором чувства, потому как ни она, ни та, которую так боятся полюбки, не властны над ними.
Все ж таки час останавливается, покорный воле людской. И лишь они – двое – существуют друг подле друга. Нареченный шепчет:
– Ты должна уйти. Ненадолго: до дня, как все скончится. С батькой твоим я поговорил, он отпустит. И искать не станет, пока сама не найдешь. Ты же – девкой простой в села просись. Не говори никому, откуда. Марой зовись, не раскрывай людям имени другого, перед небожителями данного. И про род свой молчи. Про отца, воеводство. Жди! А с первыми вестями определяйся. Коль удастся мне задуманное – воротись. Этим же летом шлюб справим. Если ж погибну…
– Тише! – Пугается та, что Марой зваться станет. – Тише!
– Я не боюсь Ее! И ты не бойся!
– Не Ее страшусь, – Девка зябко ежится под периной, сильнее прижимаясь к крепкому телу. – Отец вспоминал, будто бы говор людской долетает до самих Чертогов Небесных. Что даже там, свергнутые с Лесного Княжества, небожители слово человечье чуют. Они повсюду: в самой земле, и в небе. Во всякой плоти… А коль так, не хочу, чтобы слышали о погибели твоей!
– Старые боги справедливы, – шепчет ей полюбок. – И, коль заберут жизнь мою в уплату, то и задуманное воротят: кровь тому залогом.
Он вкладывает в руку Мары небольшую связку с иглой тонкой, измазанной бурой краской. Говорит:
– Если не вернусь, ты знаешь, что делать. Кровь с кровью связать, богам старым на души указывая. Обещать…
– Не отдам тебя! – Вскрикивает девка, позволяя упавшей слезе остаться на губах родных. – Во мне дитя. Кто ж вырастит малечу?
– Я выращу, – успокаивает ее нареченный, нежно проводя ладонью по волосам. – Как все скончится…
Он верит словам своим, оттого и глядит прямо, не скрываясь. И вера эта передается Маре, успокаивает. Тогда оба они снова забывают о тревогах, что таятся по-за дверью дубовой.