Вторую сигарету дед проворно сунул за другое ухо и снова обратился к Фомичу:
– Бог, мил-человек, любить троицу!
– Ну и нахал же ты, дед! – смеясь, сказал Фомич, угощая деда третьей сигаретой.
Но дед и на этом не остановился.
– А четвертая-ть Богородица, – сказал он, намереваясь выдурить у Фомича еще одну.
– Имей совесть, дед! Половину всего, что у меня было, выклянчил. Хватит. Давай, рассказывай.
– Ну, будь, по-твоему. Расскажу, как Господь Бог мир створы?л. Годится?
– Валяй, дед, – подзадорил его работяга дядя Лёша. А ребятня, оставив удочки, поспешно обсела рассказчика и затихла в ожидании.
Дед размял сигарету, дважды погладил вдоль тремя пальцами, сдавил с одного конца, потом с другого, чиркнул спичкой и прикурил. С наслаждением затянулся, затем еще раз и, окинув слушателей взглядом, с важным видом начал повествование.
– Ну, так вот. Раньше, когда ишшо ничего не было, были тольки Частивый дух да Нечастивый. И носилси Частивый над водою, а Нечастивый – за ним.
– Как же это? Вода ж, выходит, была? А ты говоришь, ничего не было, – перебил деда Фомич.
Пыхнув сигаретой, дед отмахнулся от дотошного пенсионера.
– Стало быть, воду Частивый ишшо раньше створыл! Но да не в этом дело. Носились яны, значить, носились, и надоело им носиться. Вот и говорыть Частивый:
– Слушай, Нечастивый! Скучно нам с тобой тут носиться, верно?
– Ох, верно, – отвечаеть Нечастивый.
– А давай мир создадим.
– Давай, – говорит Нечастивый. – А как это?
– А ты ныряй в воду и достань мне оттудова тры пяшшынки. Тольки не забудь сказать в уме: «Боже, поможи».
Нырнул Нечастивый, искал, искал три пяшшынки, а «Боже, поможи» не сказал. Вынырнул и говорыть:
– Нету-ть там никаких пяшшынок!
– А ты сказал «Боже, поможи»?
– Ей-Богу, сказал!
– Ой, врешь же ты, нечыстая сила – неверный дух! Да ишшо и божисси, бессрамный! Ныряй снова, тольки теперь уж непременно скажи! Нето ничего у нас с тобой не выйдеть. И будем снова тут скучать да носиться тышшу лет кряду, пока я опять чего-нибудь не придумаю.
Нырнул нечастивый и говорыть в уме: «Боже, поможи». Глядить – а тут тры пяшшынки плавають. Ну, он их – цап-царап – и думаеть: «А зачэм это Частивому тры пяшшынки? Дай, про всяк случай, ядну припрячу». И спрятал ядну за шшаку. Выныриваеть и отдаеть Частивому тольки две. А Частивый яму:
– А трэтяя где?