– Да, сделка славная, – отвечал отец. – Не пройдёт и года, как аристократы, что пять лет назад и слышать обо мне не желали, станут пресмыкаться предо мной в пыли. И всё же это не имело бы никакого смысла, если б на старость лет Бог не благословил меня сыном!
Потом он подошёл ко мне, поднял с ковра, усадил на колено и сказал:
– Ну-ка, пострел, повтори, что изобразил мне накануне!
И я выдал с мальчишеской бойкостью, глядя ему в глаза:
Он на меня не ступит:
Я спрячусь, вырасту и драться буду.
Отец расхохотался и поднял меня высоко над головой.
– Ай, бездельник! Не будь так смугл, мне стоило бы куда меньших хлопот дать тебе свою фамилию. Но в тебе течёт моя кровь, а это уже значит, что ты лучше всех. Настоящий Войнич! – Потом усадил меня на плечо и крикнул: – Ведите коня! Лучшего! Пора сына к лошадям приучать.
– Да разве можно в здании, барин?
– Глупый ты, гекко. Моему сыну всё можно!
Барон владел шестёркой коней: такими красавцами, что их на рынке можно было поменять на добрую сотню. Чтоб угодить отцу, он приказал привести одного из них – породистого рысака, рыжего с медным отливом. Отец посадил меня на широкую спину коня, похлопал его крутую шею и пустил рысью, ударив по крупу. Жеребец поскакал, пока я беспомощно трясся на нём, отчаянно вцепившись ручонками в гриву. Поводья свободно висели, я не смог бы управиться с ними…
Наконец, мне удалось почувствовать ритм, и я начал неловко подпрыгивать, пытаясь двигаться вместе с лошадью. Впервые в жизни глядя на людей сверху вниз, я осмелел настолько, что раскинул руки в стороны. Цыгане весело бежали за мной, присвистывая и погоняя коня, а те, что впереди, приветствовали песней:
Ай ты, мой конь буланый,
Ай ты, мой конь буланый,
Вороной,
Унеси меня домой!
С возрастом серые стены уже не удерживали меня: напротив, я редко бывал в них, разве только ночевал, и то в холод, – влекло на вольный воздух, а там, чуть ли не у самого крыльца, стояли шатрами цыгане. В полдень я любил, мерно ударяя хлыстом по голенищу сапога, прохаживаться среди разукрашенных кибиток: каждое колесо, между прочим, расписано! Цыгане относились ко мне как к драгоценности. Маленьким господином они звали меня. Среди них я и впрямь чувствовал себя господином, обходящим свои угодья, где всегда кипела жизнь.
Каждый день усатый котельщик, расположив наковальню прямо на пне, ковал подковы или нехитрые посудины, чтобы потом обвеситься ими и отправиться торговать в близлежащие города. У костров сидели цыганки с оголёнными грудями, эти степные маки, одной рукой державшие внеочередного младенца, а другой – трубку. Те из них, что посвежее, были красивы крепко сбитой ветрами обветренной красотой: впрочем, она останется с ними недолго, в лучшем случае до двадцати. Среди цветастых юбок матерей бегали голенькие смугляки мал мала меньше. Малыши забавно путались под ногами, вызывая усмешку даже на самом суровом лице.