Я был совершенно ошеломлен и ответил, что он ошибается, так как я только сейчас поступил на службу полиции.
Б. пожал плечами.
– Знаем мы эти штуки, – заявил он, – но теперь я уже не попаду впросак!
Когда господин Додье возвратился, я рассказал ему всю историю, он много смеялся и наконец сказал:
– Бедняжка, вам решительно не везет, но ведь я говорил вам, что вы не созданы для полиции.
Тогда Б. удостоился чести быть допрошенным самим магистратом, но от этого он выиграл немного, так как был приговорен к годичному тюремному заключению, он остался твердо убежденным, что это я его выдал.
Год спустя, когда я однажды проходил по улице Монмартр, сильнейший дождь заставил меня укрыться под первыми попавшимися воротами. Там я заметил худенького, съежившегося оборванца, который пристально смотрел на меня. Это был Б., мой старый знакомый с улицы Сен-Дени. Я подошел к нему и сказал:
– Ну, мой бедный мальчик, вы отбыли срок наказания, что же намерены теперь делать?
– Ах, – с горечью ответил он, – это вы меня погубили! Вы подставили мне ловушку!
– Послушайте, – ваше мнение мне совершенно безразлично, но даю вам слово, что совершенно непричастен к вашему аресту, – возразил я.
Молодой человек посмотрел на меня с недоумением, но в тоне моего голоса, в словах и взгляде было столько искренности, что он опустил голову и прошептал, удаляясь:
– Неужели же в жизни бывают такие случайности!
О да, вся жизнь складывается из случайностей и неожиданностей! Случай – это главный помощник полиции. Во всех делах нужно рассчитывать на него, и часто он помогает разоблачению самых ловких мошенничеств и самых хитросплетенных планов.
Я принялся за работу с большим рвением и неослабевающим усердием. Каждый день я исписывал целые листы белой бумаги допросами мелких воришек, которыми изобилует этот торговый квартал Аль, но делопроизводство под отеческим надзором господина Додье было так просто, что все мои понятия о полиции перепутались.
Незадолго перед тем я прочел первый том мемуаров господина Клода, начинающийся такими страшными романтическими приключениями, и стал говорить себе, что действительность далеко не так сложна и что люди, в общем, гораздо лучше, чем их описывают в книгах. Впрочем, этот оптимизм не особенно изменился даже тогда, когда я узнал, что действительность превосходит иногда все, что воображение романиста может измыслить самого ужасного, и остаюсь при том убеждении, что громадная масса людей не делает и десятой доли того зла, которое могла бы сделать.