Только Луна и Аннина – обе с изменившимися ликами, – слышали тонкий вой собаки за тридевять земель – позывные изменений, неумолимо вступивших в права только что. Там, за тремя горами разных цветов, в эту минуту отдал душу красной Луне последний человек-дерево. И передал свою странную стражу. Кто проявится новым человеком-деревом, знали сейчас только двое: Луна и Аннина.
И Камилла забыла – она спала, не подозревая, что всю ночь кровавая Луна смотрит прямо ей в лицо.
* * *
– Это вы убили ее! Это вы ее убили!
Открыв глаза, Камилла подумала, что ослепла: тяжелая лапа желтого столпа опустилась на ее лицо и отгородила от всего мира – солнечный луч, жадный и одинокий, хотел первым увидеть сегодня её глаза.
Ей снилось, что она – дерево. И на ней плоды. Много плода. И все они похожи на абрикосы. Налитые, средненькой величины, так и сочащиеся сладостью.
А потом она оказалась на свадьбе старшей дочери.
Во главе дубового стола, которого у них никогда не было и не будет, с застывшим лицом, какое бывает у людей во снах, восседала Марфа в пышном подвенечном наряде. Марфе было двадцать пять, её пышная фигура начала расплываться раньше времени.
Камилла поразилась необъятности дочери, непомерно усиленной платьем.
Рядом с ней в темной рубашке – жених с лицом-пятном.
Пестрым ульем гуляла родня. С большинством из них в последний раз Камилла виделась на собственной свадьбе. Было смешно и приятно называть их родственниками.
Слева от Камиллы маленькими глотками пила портвейн ее умершая от рака крови троюродная сестренка. Портвейн, густой, как венозная кровь, стекал по её губам на то самое платье, в котором тринадцать лет назад ее положили в гроб.
Дядя Морик с беззубым от цинги ртом, с которым все перестали поддерживать связь, после того как его посадили за убийство беременной жены и двух малолетних дочек. Двенадцать экспертиз признали его вменяемым. И даже то, что его мать прямо в зале суда разбил паралич, никого не разжалобило.
Дали ему на полную катушку. Кроме сестры, к нему никто никогда не ездил. Лишь когда она умерла, он вдруг получил шикарную передачку.
Имя адресата было неизвестно. Только Морик, старый зэкан, чуйкой своей учуял, что не родня это позаботилась. Потому как любая собака родной ему крови знала лучше своих десяти пальцев на руках, что не ест Морик ни солонину, ни строганину, ни какой другой сорт и вид мяса. Блюёт он от него. Такой фокус в организме.