Лукавь, чтобы стать ничтожнейшим рабом:
[когда] ты предашься уничижению, станешь как господин.
Эй, старый волк, не будь как лиса и не служи
вовсе, претендуя на господство,
Но, подобно мотыльку, мчись к огню,
не зарься на него, играй честно!
Оставь силу, прими немощь,
ведь милость приходит к немощному, о бедняк.
475 Немощь несчастного жаждущего духовна,
а немощь хладная и обманчивая есть принадлежность заблудшего.
Плач братьев Йусуфа[70] – хитрость,
ибо внутри они полны и изъянов.
Рассказ об арабе, собака которого умирала от голода, а сума его была полна хлеба, и о том, как он причитал над собакой, сочинял стихи, плакал и бил себя по лицу, но ему было жаль дать собаке хотя бы один кусок пищи из [своей] сумы
Собака умирала, а тот араб плакал,
проливал слезы и говорил: «О горе!»
Некто проходил мимо и спросил: «Что это за плач?
О ком твои причитания и стенания?»
Сказал [араб]: «В моем владении была собака добронравная,
и вот она умирает посреди дороги!
480 Днем она была охотницей, а ночью – сторожем,
остроглазая, ловила дичь и воров».
Спросил: «От чего она страдает? Она была ранена?»
Ответил: «Собачий голод сделал ее немощной».
Сказал [тот человек собаке]: «Потерпи, за это страдание и тяжкую болезнь
терпеливым щедрость Истинного воздаст[71]!»
Затем сказал он ему (арабу): «О предводитель благородный,
что это у тебя в руках за полная сума?»
Сказал тот: «Хлеб, припас, моя вчерашняя пища,
тащу [ее] ради подкрепления тела».
485 «Почему же ты не дашь этой собаке хлеба и припасов?» —
«Не настолько много во мне любви и справедливости.
В дороге не дается в руки хлеб без денег,
но слезы, что льются из глаз, – бесплатны».
Сказал [прохожий]: «Прах на твою голову, о мех, полный ветра,
если краюха хлеба для тебя дороже, чем слеза!
Слеза – это кровь, которая из-за печали стала водой!
Прах недостоин [быть окропленным] напрасной кровью!»
Всего себя целиком сделал он (араб) ничтожным, как Иблис,
и часть этого целого – не что иное, как скупой человек.
490 Я раб того, кто не продает имеющееся в наличии
кроме как тому Султану, обладателю щедрости и великодушия.
Когда он заплачет, заплачет и небо,
когда он застонет, небосвод начнет восклицать: «О Господи!»
Я раб той меди, чтящей самоотверженность,
которая не признает поражения ни перед чем, кроме философского камня.
Руки сломленные воздень в молитве,