– Боже, благодарю тебя, – с чувством изрек ученый, осушив стакан.
– Что здесь произошло?! – завизжала фрау Лидманн.
– Да, в чем дело-то? – поддержал ее столичный модник, с огорчением оглядывая свой костюм. Поэт застыл столбом посреди салона: глаза молодого человека вдохновенно горели, губы шевелились.
– Отец Андрес провел небольшой показательный экзорцизм, – тоном лектора в аудитории сказал Левин. – Это приятно разнообразит наши воспоминания о путешествии. Фройлен Эльза, вам помочь?
Девушка покачала головой.
– Приятно?! – заверещала оскорбленная мать. – Боже, да я в жизни не путешествовала так мерзко! Этот пират напустил полный корабль каких-то отбросов и преступников, а мы…
– Фрау, – холодно ответил Левин. – У меня есть валерьянка.
Женщина задохнулась от возмущения.
– Господи боже, – вдруг хрипло сказал Шрайбер и сел, обхватив голову руками. – Что со мной? Ничего не помню…
Поэт выхватил из кармана блокнот и застрочил в нем со скоростью дятла. Учительница, энтомолог и священник озадаченно переглянулись.
– Вам стало плохо от качки, – осторожно ответила фройлен Донстер.
Полковник басовито фыркнул.
– Мне? От качки? Плохо? Ха! – И тут же, наморщив лоб, впал в задумчивость. Последние несколько часов попросту испарились из его памяти. Такого с ним прежде не бывало.
– Скажите, герр Шрайбер, – спросил Левин, – кто позвал вас, когда вы вышли из салона?
Полковник пригладил усы. Собственно, как он покинул салон – он помнил, но дальше… дальше…
– Говорят, вас увела какая-то дама, – с натужной игривостью заметил фат.
– Дама? – Шрайбер посмотрел на Эльзу, отрицательно покачал головой, покосился на мать и дочь, слабо вздрогнул. – Нет, эти не похожи. Но кто-то был, это я точно помню.
– Капитан считает, что на борт прокрался преступник, – поежился столичный красавец. – И поэтому запер нас в салоне.
– Черт по… простите, фройлен. Мои револьверы остались в каюте, – огорчился полковник.
– Мне кажется, там начинается шторм, – встревоженно добавила Эльза. – Как бы с капитаном чего-нибудь не случилось.
– Он моряк, шторма ему привычны. – Левин вздохнул. – Другое дело, что на палубе небезопасно…
Патер снова обменялся выразительным взглядом с девушкой и энтомологом. Полковник, чувствуя, что от него скрывают некие сведения, сурово насупился. И тут поэт, осененный сильнейшим приступом вдохновения, громко продекламировал: