Погон в грязи, не разберёшь. «Ага – в руке пистолет, – он»! Что-то кричит. Каска, плечо, переносица – мягко нажимаю спуск. Плотный сильный толчок; выстрела не слышу. Ищу следующего. На того не гляжу, знаю, в отличии от «калаша», такой ствол не оставляет шансов, им.
…стреляю, заряжаю, что-то кричу, снова стреляю, и вдруг – замираю, боясь глянуть влево. Не слышно Феликса. Долго. Противный липкий страх парализует тело. Уже зная, что это может означать, мотнул головой. И в тот же миг правую щёку, шею и ухо обжигает сноп горячих искр, – пуля, летевшая мне в глаз, вдребезги разбивает пластмассовый кожух и бленду окуляра.
Ничего не чувствую. На ватных ногах подхожу сзади.
– Витёк?… Уткнувшись головой в землю, медленно сползает мне на руки. Аккуратно кладу голову на цинк с патронами. Лицо спокойное, бледное. Пуля вошла в висок… не мучился… сразу… это хорошо… как тот – первый…
– Феликс? … Витёк? – Глажу его волосы, зову…
«Хорошо. Кому?! Господи! Что за фуйню я несу»?!!
Рвутся на поле и в роще эрэсы с корабельных батарей, надрывается рация: – Сокол, Сокол, почему не отвечаете?!…
«Кому э т о нужно? Им? Нам? Феликсу?! Ненавижу! Чтоб вы все сдохли! Блюди!.. Ненавижу»…
Вокруг притихшие пацаны; не могу удержаться, комок в горле, слёзы душат, – фули вылупились?! Работать!!! Мамонт, лево тридцать долбани под куст, по местам!..
– Не ори, Санёк. – Мамонт кладёт руку на плечо, – ушли косые, ответь базе, да хлебало перевяжи.
Безразлично киваю и приваливаюсь к стенке. Ищу глазами боцмана – кто ещё? – Ромка протягивает бинт, – все целы.
– Вот и скажи им; – закуриваю, руки мелко дрожат.
– Я Сокол, на приёме.
– Что у вас за шум, почему молчали? По меткам работнули пару залпов.
– Косые пёрли.
– Потери?
…
– Кто?
– Феоктистов.
– Смена выходит, машин нет…
– Сами донесём, отбой.
Может, всё-таки, кому-нибудь это нужно? Может, есть он, тот предел, которого никогда не достичь? Может, есть та ненасытная утроба. Которую необходимо заполнить этим, чтоб прекратилось это? Первый, второй, сотый, Феликс. Кто следующий? Но я не хочу быть последней каплей, даже в таком благородном деле. И никто не хочет, не смотря на «громкие» слова, – это противоестественно нам, людям. Никто не должен быть первым, и последним, и между ними.
И он не хотел. Просто, не думал об этом.
Жил. Мной, собой, мамой.