Отсюда, с Ноттарё, мне почти виден островок, где мы купались каждый день в удивительно теплой воде. Я тогда училась на психолога и к тому моменту уже встретила Матса. Была взрослой. Двадцать пять лет.
А мои девочки – еще дети. Эстрид только исполнилось десять. Эльсе – двенадцать. Я жую взятые с собой бутерброды, каждый кусочек разбухает во рту. Я жую, глотаю. Эстрид жалуется, что мороженое с печеньем «Орео» оказалось не таким вкусным, как она думала.
* * *
Мягкий норботтенский диалект в трубке. Да, можем записать вас на маммографию на двадцать третье августа. Папин день рождения. Ему должно было исполниться семьдесят семь. Это так нескоро, шепчу я. Доктор сказала, что мне надо во что бы то ни стало записаться на ближайшее время, может, есть какой-то резерв… Я звонила в больницу, но они…
Тишина. Я перевожу дух. «Можете прийти завтра к открытию? Без четверти восемь?»
Серая футболка. Специально для визитов к врачу. Легко снимается. Никаких блузок и рубашек со сложными застежками, никаких облегающих топов, прилипающих к телу. «Всегда носи чистые трусики, вдруг попадешь в больницу». Одна из читательниц трилогии про Май рассказывала, что это единственный мамин совет, который она запомнила на всю жизнь. Всегда носи чистые трусики на случай, если попадешь в больницу.
Тихое помещение. Стены в зеленых тонах. На столике журналы. Кулер с водой. Приглушенный свет. Утренний покой. Мимо проходят медсестры, возможно, врачи. Неужели среди них одни женщины? Это обнадеживает.
То, что такими вещами занимаются женщины, профессионалы.
Матс сидит рядом. Мы молчим, хотя обычно обсуждаем все на свете. Наверное, он думает – почему, черт возьми, ты не пошла к врачу еще в мае? То есть как минимум я об этом думаю. Непрерывно. А еще – о том, что время невозможно повернуть вспять. Уже август. Июль прошел в папином доме. В доме, где жили бабушка с дедушкой. Похороны. Теперь я знаю, каково это – устраивать похороны. Знаю, что смерть родителя порождает вселенское чувство покинутости. Оно никак не связано с реальностью и повседневной жизнью, оно просто швыряет тебя в объятия одиночества. На самом деле я никогда не писала об отце. В июле тяжелые воспоминания схлестнулись со светлыми. Появилось злое желание написать обо всем. А после похорон… Как светлый луч. И что это даст? Стоя у гроба, я шепчу, что пришли почти все. Или прислали цветы, открытки с соболезнованиями. Буссе и Оке, Эллинор, Йоран, кто-то из общества помощи пенсионерам, братья Ларс и Эрик, племянница Анна-Карин, сноха Инга, двоюродные и троюродные братья и сестры, соседи, друзья, Бенгт и Моника. Найма, Ингер и Ларс. Анна и Свен-Эрик. Все те, кто ценил телефонные разговоры и беседы за чашечкой кофе. Мы с сестрой Гретой взяли на себя все организационные вопросы. И Матс тоже. Мы выбрали музыку. Дяде Ларсу очень понравилась музыка на похоронах. «Один лишь день» Фредди Вадлинга, «Мечты Дэнни» Ларса Гуллина, «Бандура» Яна Юханссона. Папа обожал Россию. Санкт-Петербург. Есть, конечно, и другие истории. Но иногда свет побеждает тьму. После всех бесчинств темных сил. Обязательно нужен свет. Легкость. Радость.