– Извините, Ваше Императорское Величество…
– Да? Не обращай внимания, задумался. Значит так, про ракеты забудь. Не насовсем, временно. Пока же назначу тебя на должность спасителя Отечества.
– Э-э-э?
– Потом объясню, после парада.
– Парада?
– Глухой? У нас будет траурный парад. Как это – не бывает таких? Я велю – значит будет.
Смотрит удивлённо и немного жалостливо. Думает, будто у меня опять в голове валеты королей гоняют? Да и пусть думает – с репутацией опасного сумасшедшего жить легче. Именно легче, а не безопаснее и дольше. Зато можно с умным видом городить любые глупости… и пинком под зад вышвыривать подхалимов, ищущих и находящих в них гениальный второй смысл.
– Понятно, Ваше Императорское Величество. – У Кулибина вид как у ребёнка, которому пообещали конфету, но подсунули рыбий жир. – Но ведь ракеты – это…
– Это то, что упадёт тебе на башку и разнесёт её к чёртовой матери! Ну чего вы могли сделать за полдня, прожектёры несчастные? На хорошую пьянку времени не хватит, ежели серьёзно ей заняться. Эх, механикусы… Всё, свободен.
Иван Петрович ушёл опечаленный, а я всё пытался вспомнить причину, по которой его вызывал. Так и не вспомнил. Ладно, потом, после парада.
Документ 9
«Высокомерие русского кабинета становится нетерпимым для европейцев. За падением Очакова видны цели русской политики на Босфоре, русские скоро выйдут к Нилу, чтобы занять Египет. Будем же помнить, ворота на Индию ими уже открыты. 1791.
Мы не только превратим Петербург в жалкие развалины, но сожжём и верфи Архангельска, наши эскадры настигнут русские корабли даже в укрытиях Севастополя! И пусть русские плавают потом на плотах, как первобытные дикари. 1791».
Уильям Питт-младший
Момент истины! Так, кажется, называется нечто подобное? Сейчас выйду на балкон, и станет ясно – царь я или не царь. Нет, не так немного… Царь-надёжа или сволочь и мерзавец, использующий гибель сына в личных интересах. Опять что-то не то… Где они у меня, эти самые личные интересы? Может, и были когда-то да вышли все. Кончились, ага. И остались только государственные. Мария Фёдоровна понимает – стоит рядом и успокаивающе поглаживает по руке. Эх, Маша… Чуть позже тоже будем вместе, олицетворяя собой… Потом Ростопчин придумает, чего мы олицетворяем.
Сквозь закрытые балконные двери доносится гул толпы. Боюсь. Память предков заставляет бояться. Хотя знаю, что сам собрал этих людей на площадь, что там нет стрельцов в красных кафтанах с красными от вина рожами, с красными от безнаказанной ярости глазами. И не толпа – руда, из которой предстоит выплавить сталь и выковать клинок.