–– Нет, нет и еще раз нет! И давайте не будем возвращаться к этой теме.
Михайлов понял, что дальнейшие уговоры бесполезны, и искренне огорчился этому. Судьба не баловала его. После отбытия наказания по первому приговору он был обвинен в хищениях в особо крупном размере, за что полагался расстрел. Суд проявил снисходительность, заменил исключительную меру максимально возможным 15-летним сроком. К счастью, подоспела горбачевская перестройка, и коллекционера оправдали. Подорванное в тюрьме здоровье он поправил. Но психологическая травма осталась в его душе на всю жизнь. В Александре Исачеве Михайлов видел самого себя и не хотел, чтобы он повторил его судьбу.
–– Ну, как знаешь. Я желаю тебе только добра. Но помяни мое слово – погубишь ты себя. Гэбисты не дадут тебе покоя…
Глава 2
Перевод из Гомеля в Речицу начальником районного отдела Комитета госбезопасности БССР Владимир Сидорович воспринял с удовлетворением. Это был шаг вверх по карьерной лестнице. Но еще больше радовала перспектива самостоятельной работы. В областном управлении КГБ его ценили, не раз отмечали благодарностями. И все же здесь он не мог в полной мере раскрыть себя и оттого чувствовал душевный дискомфорт. Общество на глазах менялось, рушились идеологические стереотипы. Креативно мыслящие люди получили свободу действий. А в «конторе», как называли в кулуарах свое ведомство сотрудники КГБ, все оставалось по-прежнему. То же единомыслие, те же устаревшие инструкции. Попытки проявить инициативу наталкивались на окрик: «Никакой самодеятельности!» Сидорович не сомневался, что руководство комитета осознает необходимость перемен, но вынуждено следовать указаниям партийных органов. Все разговоры в отделе на эту тему заканчивались сакраментальным вопросом: «Тебе, что, больше всех надо?!» А обращаться наверх через голову непосредственного руководителя запрещала субординация…
Знакомясь в Речице с делами, Владимир Сидорович обратил внимание на толстую папку с надписью «Александр Исачев, художник». С приколотой на первой странице пожелтевшей от времени фотографии на него смотрел молодой парень в брюках клеш и рубашке навыпуск. Длинные волосы, расчесанные на обе стороны, придавали его лицу женскую миловидность. Он совершенно не вписывался в традиционный образ художника, скорее походил на ловеласа-модника, и Сидорович подумал даже, что эта фотография оказалась здесь по ошибке.