Но часы молчали.
Утром, проводив Жеку по ее срочным делам, Антонина решительно оделась и побежала к часовщику. Было идти всего минут десять, но и за это время Антонина устала, запыхалась, потому что почти бежала.
Часовщик, молодой мужчина, и приветливого весьма вида, принял у нее часики и вдруг широко улыбнулся.
– Да, это “Молния”, их уже не выпускают. Классные часы.
Антонина кивнула согласно и с нетерпением ждала, пока часовщик откроет крышку и скажет ей диагноз.
– Кое-что заменим – почистим – пойдут, – заключил он. – Сколько им? Лет тридцать?
Антонина кивнула.
– Пойдут? – спросила она, очень хотелось ей услышать в ответ уверенное “да”.
И она его услышала. На реанимацию часов было отведено два дня. И Антонина не спеша пошла домой, аккуратно положив в карман цепочку от часов, которую аккуратный часовщик отстегнул от корпуса, чтобы не мешала цепь его работе, да и сохраннее будет, не затеряется среди всякого металлического хлама, которым был загружен длинный стол, более схожий с верстаком.
Дома Антонина положила квитанцию от часовщика на самое видное место и отметила в календаре красным фломастером день похода за часами.
Вечером пришла Жека, веселая и чуть пахнущая алкоголем. Они долго сидели на кухне, сплетничали, смеялись каждому эпизоду, который память выдергивала угодливо из прошлого.
Жека на этот раз действительно не задержалась в гостях у Антонины.
Ее дома ждали дети, а Антонину ждали часы. Она о них не забывала ни на минуту.
Часовщик узнал её и улыбнулся, протянув ей сразу часы, даже не глянув квитанцию.
– Готово. Идут как часы, – скаламбурил он.
Антонина достала цепочку. Часовщик прикрепил её к корпусу часов.
Она взяла часы в руку и с нетерпением приложила к уху. Раздалось звонкое, веселенькое даже тиканье. Звук этот немножко разнился с прошлым ходом, но ведь их почистили, эти часики, и даже что-то там из шестеренок заменили.
Она щедро поблагодарила часовщика и пошла домой, сжимая в ладошке, которую держала в кармане плаща, тикающее свое сокровище. Она даже ладошкой слышала это тиктаканье, хотя другому это показалось бы маловероятным, в реальной этой жизни.
Антонину накрыло чувство правильности всего, что она сделала. И этот спешный ремонт часов не казался ей суетным пустяком. Она знала, что всё сделала правильно, и что нельзя было оставить пылиться остановившийся организм, а отнести его к мастеру. Что бы жили и тикали.