То, что у Кутузова было сомнеие в целесообразности драться за Москву указыаает и Ермолов. «1-го сентября рано по утру, вместе с прибывшими войсками к селению Фили, приехал князь Кутузов и тотчас приказал строить на возвышении, называемом Поклонная гора, обширный редут и, у самой большой дороги, батареи, назначая их быть конечностию праваго фланга; лежащий недалеко по правую сторону лес наполнить егерями, прочия войска расположит по их и местам. В присутствии окружающих его генералов, спросил он меня, какова мне кажется позиция? Почтительно отвечал я, что по одному взгляду невозможно судить положительно о месте, назначаемом для шестидесяти или более тысяч человек, но что весьма заметные в нем недостатки допускают мысль о невозможности на нем удержаться. Князь Кутузов взял меня за руку, ощупал пульс и сказал: „здоров ли ты?“ Подобный вопрос оправдывает сделанное с некоторою живостью возражение: я сказал, что драться на нем он не будет, или будет разбит непременно. Ни один из генералов не высказал своего мнения, хотя немногие могли догадываться, что князь Кутузов никакой в том нужды не имеет, желая только показать решительное намерение защищать Москву, совершенно о том не помышляя. Князь Кутузов, снисходительно выслушав замечание мое, с изъявлением ласки приказал мне осмотреть позицию и ему донести. Co мною отправились полковники: Толь и генеральнаго штаба Кроссар»63.
В этот же день приехал к Кутузову Растопчин, и у них был долгий разговор. «Увидевши меня, – пишет Ермолов, – Растопчин отвел в сторону и спросил: „Не понимаю, для чего усиливаетесь вы непременно защищать Москву, когда, овладев ею, неприятель ничего не приобретет полезнаго?“» Все ценное и архивы вывезены, в Москве остались только бедняки, у которых нет другого приюта. И на последок разговора Растопчин высказал: «Если без боя оставите вы Москву, то вслед за собою увидете ее пылающею»64.
Вечером того же дня Барклай де Толли в беседе с Кутузовым, объясняя, что «надобно выиграть время», высказал убеждение о необходимости оставить Москву. Кутузов «внимательно выслушав, не мог скрыть восклицания своего, что не ему присвоена будет мысль об отступлении, и, желая, сколько возможно, отклонить от себя упреки, приказал к восьми часам вечера созвать генералов на совет»