Старушка отмахнулась, присаживаясь на табурет:
– Очки где-то оставила, а без них не вижу я этих кнопок. Нажму ещё невесть куда.
Тимофей, не долго думая, открыл дверцу холодильника и попал в точно цель – очки с толстыми линзами лежали на контейнере с битками.
– Так, – строго посмотрел он на бабушку, – ты опять котлеты хомячила, пока никто не видит? Тебе доктор запретил жаренное есть.
Старушка виновато улыбнулась.
– Я чутка. Ну, хочется же.
– Вот живот прихватит и расхочется, – укорил он её и тоже присел за стол напротив.
Сегодня она казалась в здравом уме. Снежно-седые волосы были аккуратно собраны крабом на затылке, глаза ясны, даже осанка будто бы стала прямее.
– Помню, батюшка меня снарядил в путь-дорогу, – начала она вдруг. – Переехали мы токмо. Вещей – в узелок полезут. От войны бежали, чего уж там спасать? Самим бы спасться. На последнее эту избу выкупили. Ничего тут не было, ни сеней, ни хлева, – печь, да горница. Всё сами строили, благо люди подсобили, и решил батюшка стол накрыть, ну, и снарядил меня за самогоном. Колька-то тогда уже на фронте был, – с горечью в голосе обмолвилась она о пропавшем без вести брате, едва уронив слезу. – Дал мне грошик, да черпак жестяной. «Ступай», – говорит. Дошла я до шинка, подаю что вручили. «А сколько лить-то тебе, дочка?» – спрашивает. А я и не знаю, – развела бабушка руками. – Ну, и налила она мне по края. Молодая была, робко супротивить, взяла, как есть, да побрела. Крадусь, аки тать, расплескать боюсь. Эдак, я, думаю, к столу-то не поспею, а коли поспешу – пролью, и как быть? – бабушка лукаво улыбнулась. – Ну, и хлебнула чуток. Райкой закусила, ветка аккурат из околицы росла. Сподручней стало, но не шибко. Чего ж я там глотнула? Что клюнула. Ну, и ещё отведала, – беззвучно засмеялась старушка. – Несу, в общем, черпак к столу. Гости уже собрались, пол деревни ни́что. А батюшка посмотрел на меня грозно и говорит во всеуслышание: «Мать, гляди, дочь-то у нас хмельна!» Ой, стыдобы было.
Тимофей искренне улыбнулся. Это была одна из тех историй, которую он слышал не единожды, но она умиляла его всякий раз, хоть он и не признавался в этом. За окном, похожим на монитор черно-белого проектора, проехала запряженная кобылой телега, в которой веселые селяне, растягивая аккордеон, пели старую задушевную песню. Так рассказ бабушки оживал, выстраивая пространственно-временной мостик между эпохой, что жила лишь в воспоминаниях уходящего поколения, и современностью.