– Нет, пожалуйста… Я умоляю вас, не забирайте его у меня, – бросаясь буквально в мои ноги, взывает она к моему сердцу со слезами на глазах, но всё это абсолютно бессмысленно и безнадёжно, и я не верю ни им, ни ей. Она не любит своего малыша, а я словно лишился самого главного органа, без которого невозможно существование всего остального организма, и, в поступающем из общего коридора свете глядя в оказавшиеся шоколадно-карими глаза, я не чувствую ничего, кроме глубокого омерзения. И её прикосновения, которые ощущаются даже без непосредственного контакта, и она сама мне невероятно противны, ведь если она не в состоянии заботиться даже о самой себе, как можно оставить и доверить ей ребёнка? В одночасье всё, в чём я был уверен на протяжении всех сознательных лет, перевернулось с ног на голову, и мне плевать, сколько же составляет её возраст, и что в её жизни пошло не так, и в результате каких именно событий она оказалась там, где сейчас находится. Мне не жаль, и сочувствие это последнее, что я испытываю, и хотя я знаю, что меня могут отстранить и наказать, я не останавливаю свою ногу, словно зажившую собственной жизнью, обрётшую отдельную от всего остального тела волю и отпихнувшую девушку прочь. Она предпринимает попытку подползти обратно, но вся столбенеет и застывает, когда, вибрируя, мой крик заставляет дрожать стены, потолок и окно:
– Нет, и думать об этом не смей. Не приближайся, – с этими словами я покидаю эти страшные четыре угла так быстро, будто за мной гонится дьявол, и даже ни разу не оборачиваюсь. Как я уже говорил ранее, здесь не на что смотреть, а она… Она виновата сама. Ей стоило цепляться за ребёнка и отстаивать его намного-намного раньше. Перед лицом судьбы, а никак не у оказавшегося в квартире лишь с благими намерениями незнакомца.
– Знаешь, ей нет ещё и девятнадцати.
– Кому? – не отрываясь от накопившейся бумажной работы, спрашиваю я у сидящего за соседним столом Гэбриела, в то время как за окнами нашего отдела уже смеркается, а он, я уверен, не сводит с меня своих не менее пристальных и изучающих, чем мои, глаз. Думаю, что у него и так уже есть за что меня упрекнуть, и поэтому и не смотрю на него, не желая, чтобы, если вдруг мой ответный взгляд окажется каким-то не таким, в эту копилку добавилось и что-то ещё. Лучше всего притвориться и изобразить колоссальную занятость в надежде, что всё остальное подождёт до следующего раза, но, конечно, Гэбриел не такой.