Она была заметно старше, была взрослой и состоятельной по сравнению со мной. По этой причине, собственно, я и переживал. Не мог себе позволить стремиться к ней напрямую, пока не представлял собой хоть что-то в житейском смысле. Почти за год до поступления я всё же признался ей. Была необычно солнечная и сухая осень. Она отнеслась с большим пониманием, это сильно меня осчастливило. Но ненадолго. Одним пониманием нельзя было остаться довольным. Мне всё же хотелось быть рядом, быть кем-то с ней, тоже быть любимым, в конце концов. Но всё это растянулось на год.
И вот, в сентябре переживания вернулись. Я ожидал, что что-нибудь изменится, что я встречу множество новых людей на новом месте, думал легко найду себе окружение единомышленников и, конечно же, девушек. Вдруг я найду кого-то, с кем будет легче, с кем это будет взаимно, кто будет рядом? Но нет, никого и близко похожего на неё не было, в затопленном людьми коридоре никакой близкий типаж не попадался на глаза. Тогда я понял, что я связан с ней, что у меня не остаётся выбора, как попытаться сблизиться с ней.
Помнится, до этого последний раз мы общались летом, в июле, на тот момент я не видел её уже пол года. Я тогда читал Эпос о Гильгамеше и делился с ней впечатлениями. Тогда я был уверен, что Энкиду воскреснет. Почему-то думал, что он является архетипом возрождающегося божества. Думал, такая уж у него судьба.
Весь тот год, который прошёл с момента как я признался, прошёл без неё. Виделись мы крайне редко в силу многих разных обстоятельств, которые уже не так важны. Когда мы с ней общались, она говорила, что мы очень похожи. Однако я не мог получить от неё никакой однозначности, в этом плане я совсем ничего не мог понять. Она говорила, что не умеет любить. Мне было безумно больно это слышать, мне было её жалко. Не знаю, было ли плохо от этого ей. Со смертью близкого ей родителя, через пару месяцев, как я ей признался, её душевное состояние совсем помутилось. Она никак не могла принять этого, смириться с этим. Даже год спустя. Ей было ужасно больно, а я не мог ей помочь, хотя очень хотел.
У неё был совершенно невнятный парень, который не знал чего хочет от жизни. Никакой любви у них не было, связи, по её словам, тоже. Всё, что у них было – это «вместе». Меня от этого коробило, как на протяжении трёх лет коробило от её ручного тарантула, от её снов про беременность, от её сумасшествия и слабоволия, которые я не хотел замечать. Она от него несколько раз уходила, но он оставался, а она, видимо, не была сильно против. Он не был агрессивным собственником, он был, повторюсь, совершенно невнятным.