А вот когда приезжала Валентина Терешкова, она, несомненно, знавшая историю моего общения с первым космонавтом, подкидывать меня не стала, а ограничилась парой дежурных вопросов и совместным фото.
Помню, как вся страна оплакивала погибшего при приземлении в 1967 году космонавта Владимира Комарова. Я тогда искренне не понимал, как могут умирать такие из железа сделанные люди. Ведь космонавтикой нашей и космонавтами гордилась вся страна. Их имена все до единого советские люди знали наизусть. Дома в сервантах стояли их портреты наравне с Есениным и Хемингуэем.
Плакали тогда все, невзирая на возраст, пол и социальный статус.
При всём этом Ленинакан оставался самым веселым городом в мире. Даже мне, ребенку, это было абсолютно понятно.
Вот вам, например, типичный ленинаканский анекдот:
– А почему Ленинакан называется Ленинаканом? Ведь вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин ни разу в жизни тут не был и даже мимо не проезжал. Вероятнее всего, он даже и не знал о существовании этого города.
– Странные вы люди. Ну сами подумайте, как еще назвать город, если в нем живет двести тысяч ленинаканцев?
Жилось мне там легко и радостно. Даже необходимость иногда поспешно выбегать на улицу, если начиналось землетрясение, казалась просто приключением – конечно, никому ничем не угрожавшим. А подземные толчки тут были делом вполне себе обыденным и регулярным.
Но мой неугомонный папа решил, что управлять огромным городом не так интересно, как быть дипломатом и посмотреть мир. А для этого надо было пройти обучение в Дипакадемии в Москве, выучить за три года пару иностранных языков и стать сотрудником МИДа. Да и мама тоже в это же время поступила в московскую аспирантуру и начала работу над диссертацией по своему любимому Кюхельбекеру, которого так же, как и боготворимый ею Александр Сергеевич Пушкин, запанибрата, любовно называла просто Кюхля.
Так я оказался в холодной, неприветливой Москве. Попробуй тут взять эскимо в палатке и вприпрыжку побежать домой. Догонят ведь!
Мы были крепкой и дружной семьей. С братом в свои пять и девять лет на подпольном совете мы решили поддержать родителей, невзирая на то, что отчетливо видели их стратегическую ошибку. Строить козни не стали, хотя пару раз в довольно резкой форме детского нытья предлагали родителям всё бросить и вернуться домой.