– Поясни.
– Ты очень драматизируешь ситуацию. Скажи чисто технически – как убийца может выйти на твоих детей? Вряд ли у него есть доступ к информации о твоем местожительстве. А слишком активно проявлять к тебе интерес рискованно – засветится.
– Ему необязательно вообще светиться, – опровергаю я. – Мои дети активно пользуются соцсетями. Там он их и найдет
– Можно подумать, в Иркутске мало Ивановых…
– С еврейскими именами? – парирую я.
– Ну, хорошо, найдет, а потом что?
– Узнает по фотографиям и общим группам, где учатся. Дальше можно и проследить.
Максим стирает в слове «маловероятный» часть «мало».
– Но не сто процентов, – говорит он.
– Есть такое понятие – катастрофичность события, некая абстрактная величина. Для адекватной оценки рисков ее надо умножать на вероятность. То есть даже если событие маловероятное, но очень опасное, игнорировать его нельзя. Катастрофичность любых неприятностей с моими детьми для меня абсолютна. Я не буду подвергать их опасности. Считай это моим основным принципом.
Не представляю, чем покрыть такой довод. Макс пишет в столбце «за»: «Новый интересный опыт». Пытаться меня убедить подобным аргументом – все равно что вручную дотолкать товарный поезд отсюда и до Москвы.
Я стираю его запись и заношу в графу «против»: «ужасный опыт».
– Почему?
– Я ненавижу насилие. Участвуя в данном расследовании, мне придется ознакомиться с материалами дела. Такое себе удовольствие.
Макс не сдается: «помощь полиции – хорошо».
Я ухмыляюсь, снова стираю и пишу на правой стороне: «помощь полиции – плохо».
– Почему? – искренне удивляется Максим.
– Хороша полиция, – криво усмехаюсь я. – Привлекает к такому серьезному и опасному делу гражданское неподготовленное лицо. И давай начистоту – я хорошо знаю методы работы наших органов. Когда главное побыстрее закрыть любого мало-мальски подходящего человека, чтобы заработать себе очередную звезду. Когда выбивают признание и подбрасывают улики.
– Из меня не выбивали признание.
– Тогда почему ты признался? И вообще, откуда тебе знать? Ты же не настоящий Максим.
Он пожимает плечами.
– Чувствую себя настоящим.
– Дело не только в тебе, – говорю я. – Илия работал адвокатом, какое-то время по уголовке. У меня нет никакого пиетета к полиции. Я много неприятного могу тебе рассказать.
– Охотно верю. Но ты уверена, что здесь такой случай? Да, Ростовцев – это циничный манипулятор, и ты должна быть осторожна. Но в своем стремлении найти убийцу он выглядит искренним.