Утром в операционной я сразу увидел хирурга[1]. Он стоял у окна, скрестив на груди руки. Улыбаясь, словно нам предстояла приятная беседа, он взглянул на меня.
– Скажите, Георгий Иванович, – каким-то не совсем своим голосом выдавил из себя я. – А это надолго?
– Ерунда, каких-нибудь сорок минут! – нарочито бодрым голосом ответил хирург.
Велев медсестре готовить меня к операции, он зашел за матерчатую перегородку.
– Вас хоть тренировали лежать с запрокинутой навзничь головой? – спросила медсестра.
– Нет, первый раз слышу! – удивился я. – Зачем? Ведь всего каких-то сорок минут!
Медсестра как-то странно взглянула на меня и покачала головой:
– При такой операции под местным наркозом это бы не помешало!
– А почему же тогда не под общим? – спросил я и через силу пошутил: – Что, вам анестези, что ли, жалко?
– Да нет! Анестезии у нас хватает, – не принимая моего тона, серьезно ответила медсестра. – Это для вашей же пользы, чтобы вам случайно не перерезали голосовые связки. И для нашей. А то будут потом жалобы… Письменные, разумеется, потому что разговаривать вы тогда уже не сможете никогда!
Мне хотелось узнать про то, что меня интересовало больше всего: действительно ли все так опасно? Но тут из-за перегородки вышел врач, на этот раз не один, а с женщиной в халате и тоже в хирургических перчатках.
– Начинаем! – деловито сказал он.
– Ой! – спохватилась медсестра. – Я же ему укол не сделала!
– А это еще зачем? – спросил я, подставляя руку.
– Успокаивающее! – ответила медсестра и болезненно простонала: – Его за полчаса делать нужно!.. Хотя для кого-то он только через час действовать начинает!
– Ну? – нетерпеливо спросил врач и, указывая мне пальцем на ярко освещенный электрическими юпитерами стол, уже совсем чужим, командным голосом приказал: – Прошу!
С помощью медсестры я устроился на жестком ложе. Она помогла мне правильно лечь, поставила капельницу. И принялась старательно обрабатывать место, которое предстояло оперировать, йодом. Но тут ее случайно толкнула женщина-хирург, и она, ойкнув, выплеснула на меня едва ли не половину содержимого большого пузыря…
– Всё? – послышалось уже грозное.
– Да!..
Два хирурга встали по сторонам от меня.
И тут началось…
Было 24 июня 1980 года. В стране гремела Олимпиада. Люди жили своей обычной жизнью, слушая по транзисторам последние новости о наших новых спортивных рекордах. Где-то уже раздавались победные гудки машин… А я с запрокинутой навзничь головой и обнаженным горлом лежал на операционном столе под скальпелями, не в силах даже пошевелиться. Правая рука была привязана, очевидно, чтобы я не мешал хирургу. Левая – под капельницей. Ноги – и те были крепко связаны бинтом.