Корсаков тогда шел в редакцию на важное совещание, но внезапно начавшийся дождь заставил заскочить в какое-то кафе. Вообще-то идти до редакции оставалось совсем немного, но мокнуть и сидеть взъерошенным на виду у всех он не хотел, потому и плюхнулся за первый попавшийся пустой столик, ни на кого не обращая внимания. То ли кафе было такое, то ли порядки в нем, а может, вообще стечение обстоятельств, но официант не подходил, чтобы взять заказ, и Корсаков, глянув в окно и удостоверившись, что на улицу выходить рано, отправился к стойке. Он все так же был занят своими мыслями и не смотрел по сторонам, как вдруг услышал женский голос:
– Ой! Вы же Корсаков! Здрасте!
Отвечать не хотелось, потому что обычно так все и начиналось: «я вас сразу узнала», «мне ваша передача (не)понравилась», «что вы нам еще покажете», ему это изрядно надоело, но он повернулся для того, чтобы сразу расставить точки над «Ё». Повернулся и не смог произнести ни слова. Женщина, стоявшая перед ним, подавила Корсакова сразу, а завоевала еще раньше. Высокая, ростом чуть выше его, совершенно не думающая о здоровом образе жизни, женщина, у которой все тело было настоящим женским, живущим и радующимся жизни без всяких там оздоровительных упражнений. И глаза – синие, яркие, сверкающие, и сверкающие не по поводу встречи с ним, а просто так, потому что жизнь хороша! Но сильнее всего его привлекла, а честно говоря, и вовсе обезоружила ее прическа! Наверное, называть прической то, что в армии именуют «стрижкой под ноль», было бы рискованно, и Корсаков, не обращая внимания на условности, сказал:
– Даже не надеялся встретить такую стрижку.
Женщине слово «стрижка» явно не понравилось, и она выразила свое мнение легким пожатием плеч, но сказала:
– Я – Юля! Турбизнес!
– Я – Корсаков. Журналист, – отрекомендовался Корсаков.
И они просидели в этом кафе, пока не раздался звонок, и разгневанный Багоркин стал интересоваться, может ли редакция рассчитывать на то, что господин известный журналист соблаговолит появиться.
Корсаков, честно говоря, даже немного обрадовался, потому что весь разговор с Юлей, точнее говоря, настроение и взаимный интерес, который они не скрывали, требовали продолжения общения в форме, обычно именуемой интимом, но он, удивляясь себе самому, никак не мог придумать фразу, которая раскрыла бы его желания. Отключая телефон, он судорожно соображал, как и что сказать, когда Юля произнесла тоном самым обычным: