–Как вам сказать? Вы готовы ради своей престарелой мамы запереть на замок все население Франции и, по-вашему, это гуманно. Я так не считаю.
–Разве ради своей матери вы не сделали бы то же самое?
–О, нет. И я бы не сделал, и она бы не позволила.
–Почему, Поль? – удивилась Клотильда.
–Убежденная коммунистка. Считает, что человек существует для общества, а не наоборот.
–При всем уважении к твоей маме, Поль, я бы не хотела жить для общества,– засмеялась Клотильда.
–Такой подход в истории обычно плохо заканчивается, – поддержал ее Камарк. – Революцией и убийствами.
–Как и гуманизм,– пожал плечами Норов.– Террору большевики учились у якобинцев.
–Французы – народ импульсивный, но непостоянный,– заметил отец Клотильды.– Они могут отдать за общее благо жизнь, но жить ради общества? – он с улыбкой покачал головой.– Для этого они слишком непостоянны.
–У современных французов вообще иное отношение к человеческой жизни, чем у прежних марксистов, – сказал Камарк.– Мы умеем уважать чужую индивидуальность. Человек для нас – не безликая рабочая единица. Он – индивидуум, космос.
При этих словах французы, чувствительные к пафосу, закивали, выражая согласие.
Жан-Франсуа почувствовал в словах Камарка скрытую колкость в адрес Норова и счел своим долгом вмешаться.
–Русские люди не виноваты в том, что так случилось,– подал он голос.– Они пострадали от коммунистов больше всех.
–Это был их выбор,– усмехнулся Камарк.
–Нельзя винить целый народ, – возразил Реми.– Их обманули. Гитлер тоже поначалу обманывал евреев, прежде чем с ними расправиться. Некоторые богатые евреи-промышленники, не разобравшись, наивно поддержали его, и что он с ними за это сделал?! Вот и русские люди заплатили за свою веру в коммунизм.
Норов посмотрел на Камарка. Тот улыбнулся ему в своей вызывающей манере. Так же он улыбался ему тогда, на дороге.
–Вы правы, мы действительно гораздо меньше дорожим жизнью, и своей, и чужой,– согласился Норов. – Наверное, поэтому мы в сорок первом не отдали Москвы…
Удар был чуть ниже пояса, но очень чувствительный. Все, сидевшие за столом, поняли намек. Сдача немцам Парижа в 1940-м году до сих пор воспринимается французами как национальная трагедия и вызывает болезненные переживания.
Камарк сощурил глаза, улыбка на его лице стала злее.
–Я читал, что под Москвой вы использовали заградительные батальоны? Позади солдат лежали пулеметчики и стреляли при отступлении, не так ли? Та-та-та!