Он показал руками, как строчат из пулемета. Норов тоже заставил себя улыбнуться.
–Заградительные батальоны были лишь частью нашей стратегии,– кивнул он. Он нарочно говорил «нашей», и «мы», чтобы сильнее разозлить Камарка. -Мы еще отправляли в концлагеря семьи попавших в плен наших бойцов.
–Какая жестокость! – вырвалось у одной из женщин.
–Кстати, в конце войны мы не расстреливали дезертиров, мы их вешали.
Он обвел глазами французов; они были шокированы. Он улыбнулся.
–Господи, Поль, неужели это правда?! – воскликнула Клотильда.
–Это производило большее впечатление, чем расстрел. А как мы разминировали минные поля без саперов, знаете? Просто гнали по ним пехоту. Жуков уверял Эйзенхауэра, что так быстрее. Эйзенхауэр до конца жизни не мог прийти в себя. А как брали города к революционным праздникам, без подготовки, чтобы порадовать товарища Сталина, слышали? Сотни тысяч русских людей заплатили за это своими жизнями. Мы не стояли за ценой.
–Вы этим гордитесь? – с презрительным недоумением осведомился Камарк.
–Тем как мы вели войну? О, нет. Нашей способностью умирать – да. На той войне погибли два моих деда, один – родной, другой – двоюродный. Оба – офицеры; артиллерист погиб в сорок втором, летчик – в сорок третьем. Родному, артиллеристу, было двадцать семь, двоюродному двадцать четыре. Моя мать не знала своего отца, росла без него, моя бабка лишилась обоих сыновей.
–Сочувствую, Поль,– проговорил Реми искренне.
–Мне или им? Им повезло…
–Повезло, что убили?! – Клотильда не верила своим ушам.
–Это же славно – умереть молодым за родину! Звонко. Я им завидую. Нет, месье Камарк, за их спинами не лежали пулеметчики, они не слышали позади себя «та-та-та», как вы тут артистично показали. Родной дед, артиллерист, вообще пошел на фронт добровольцем. Он был строителем, у него имелась «броня» – защита от службы.
Норов взглянул на Реми и великодушно прибавил:
–Он поступил, как Реми…
Реми даже легонько дернулся от столь неожиданного заключения.
–Ну, нет! – пробормотал он.– Тут нельзя сравнивать. Одно дело – война… Я же так не рискую…
За столом наступило неловкое молчание. Французы были смущены и в замешательстве.
* * *
Камарк отпил вина, то ли выигрывая время, то ли, чтобы дать улечься впечатлению, произведенному словами Норова. Он явно не привык проигрывать в споре.