– Отнеси это своему отцу, – говорит Типу, – в знак признания его верности.
Аббас принимает кошелек обеими руками и благодарит Падишаха за его безграничную щедрость. Кошелек, расшитый золотом, с эмблемой тигра, тяжестью лежит на его ладони.
– Я кое-что заметил, – говорит Типу. – Ты не спросил меня о Хвадже Ирфане. Разве тебе не любопытно?
Вопрос звучит невинно, он предлагается как открытая рука, готовая сокрушить.
– Я думал, он был наказан, Падишах.
– Наказан, – сухо повторяет Типу. – И какого наказания, по твоему мнению, заслуживает тот, кто ел мою соль и носил мои шелка и поступил так вероломно?
– Мне не дано этого знать, Падишах.
– Умный мальчик. Однако большинство людей не так умны, как ты. Так что если кто-то будет настолько глуп и спросит тебя, что я сделал с Хваджа Ирфаном, ты ответишь, что я сказал: кто такой Хваджа Ирфан?
Наконец Типу кивком головы освобождает Аббаса. Аббас склоняется в поклоне и, шаркая ногами, пятится через весь павильон, как будто идет по такой узкой доске, что не может развернуться, а только ступать шаг за шагом задом наперед.
* * *
Когда Аббас нашел зонтик с головой тигра, он не мог не взять его в руки, чтобы изучить мастерство изготовления ручки. Особенно ему понравилась впадина тигриной пасти, клыки, похожие на шипы. Он погрузил кончик пальца в пасть и что-то нащупал. Не задумываясь, вытащил плотно свернутый лист бумаги, а затем тут же засунул его обратно. Живот скрутило.
– Что это? – спросил отец.
Аббас обернулся, прижимая зонт к груди.
– Ты о чем?
Отец вырвал зонтик у него из рук и вытащил из углубления свернутую бумагу. Пальмовый лист. Развернул, пробежал глазами, лицо потемнело. Бумага была плотно набита текстом, размашистые буквы свисали со строчек.
– Маратхи, – произнес отец мертвым шепотом.
– Мы не знаем, что там написано.
Отец свернул записку и затолкал обратно в пасть тигра. Взял с полки шаль и намотал ее на зонтик.
Аббас рысью бежал за ним по улице:
– Позволь мне его оставить, он вернется в любой момент.
Отец ускорил шаг:
– Кто он тебе? Никто.
– Он мой друг! – кричал Аббас вслед отцу, не уверенный, что это правда, что Хваджа Ирфан назвал бы его так же.
Отец сошел с дороги и, не глядя сыну в глаза, обхватил его за шею и притянул к себе, словно собираясь обнять.
– Ты хочешь жить, – спросил он тихо, – или ты хочешь друзей?