И вот как-то Катя возвратилась с работы – и нашла, что Мария привезла с собой Альберта.
– Вот это сюрприз!..
Позже, оставшись наедине с ней, Катя решила высказать ей претензии. Без стеснения Мария присела на ее постель (не совсем ее – ее постель зачем-то досталась приехавшему) и улыбалась на ее возмущение.
– Вот интересно, отчего ты мне не сказала?.. Можно решить, я тут лишняя и меня ничего не касается. Спасибо. И теперь вы хотите, чтобы он, он… жил в нашей квартире! С незамужними женщинами!
– Глупости… Словно раньше тебя интересовали приличия.
– А я знаю, что у вас на уме!
– И что же?
Улыбка Марии пугала ее.
– Не вижу проблемы, – сказала Мария, – вы замечательно уживались. Что бы могло помешать вам теперь?
– Хм… например, Митя?
– А зачем тут Митя? Не вижу никакой связи!.. А? Чего он хочет? Ничего он не хочет. Человек в гости приехал. Соскучился по тете Жаннетт. Ты, знаешь, не единственный человек во Вселенной.
– Ой, лучше не ври!
Она легко рассмеялась. Мария ответила тем же.
– Хорошо, Катя, убей меня теперь! Убей меня за то, что я вру! Я хочу, чтобы ты была счастлива. Никто тебя не заставляет. Послушай! Не нужно спешить.
И она – вот же идиотка! – согласилась потерпеть. Альберт понимал, что стесняет ее, но притворялся. Это было внове обоим: она мечтала, чтобы он уехал, но разыгрывала гостеприимство, а Альберт уезжать не хотел, но разыгрывал занятость, которая держала его в В. К концу первой недели они дошли до абсурда: она притворялась, что его нет, а он заявлял по пять раз на дню, как велико его желание вернуться домой. Мария смотрела на них и улыбалась. Она была успешнее в любовных играх, но с увлечением наблюдала за этим поединком воли и разума с плохо скрываемым интересом.
– Как похорошел Берти в последнее время, – скрывая смех, говорила Мария.
– Разве? Мне показалось, наоборот.
– А, значит, ты все же присматривалась?
– В каком это смысле – это «присматривалась»? – взрывалась она. – Разве я должна закрыть глаза и не смотреть на него?
Ночью она злилась на него, на себя и, более всего, на Марию. И от злости ей становилось нестерпимо больно. Она терпела, сжимая зубы и считая собак – их учил считать Альберт, уверяя, что с собаками легче уснуть, чем с баранами. Это не помогало. Она вставала и начинала вышагивать по комнате, а боль была такая, что хотелось убиться об стену. И она с размаху обрушивалась на постель и комкала ее в ненависти к себе.