Мне показали глубокую цементную яму с коричневым гнилым рассолом у забора. Я сама потом видела, как старики рано утром крючьями вылавливали из этой ямы трупы, давали стечь, грузили на подводы и увозили.
Забор в лагере был высокий, с проволокой и с замками, сторожа с автоматами ходили, но дети, заключённые, всё равно бежали. Я тоже бежала…
– Ты?! И как?
Мария сама уже дрожала, слушая тихие и ровные слова Зои.
– Поймали. Собаки тогда покусали, сильно поранили ногу. Меня раздели и голую провели перед всеми…
– Милая моя девочка!
Мария крепко прижала Зою к себе, заплакала вместе с ней громко, безо всякого стеснения.
– Потом… Потом меня хотели расстрелять, потому что воспалилось ухо, я долго лежала в бараке без сознания, мне говорили, что была при смерти. Однажды ночью какие-то местные люди, не заключённые, из-за забора, вытащили меня, спасли, оперировали в церкви. Когда там бывали облавы, мне затыкали рот, чтобы я не кричала от боли. Потом, после того, как мы победили… Сразу же после войны… Нам дали какие-то бумажки, еду, и посадили на поезд, в натопленный вагон, там солома была.
– Наши?
– Да… Поезд ехал несколько дней, долго стоял на каких-то станциях, в тупиках, выходить из вагонов нам не разрешали. Привезли в Бранденбург, в другой, специальный лагерь… Там нас всех собирали для отправки в Советский Союз. И взрослых, и детей… Пленных, гражданских из концлагерей, других, которых немцы вывезли к себе на работу. Потом повезли нас домой. Говорили, что мою Ореховку сожгли. Маму убили… Я попросилась остаться здесь.
– Сколько же ты там пробыла, в этой Германии?!
– Много. Долго.
Постояли, обнявшись.
Помолчали.
На лестнице послышался грохот.
– Томка стулья тащит… Налей-ка в стакан водички.
– Зачем?
Зоя не понимала слов Марии.
– Налей, надо.
Мария быстро и ловко развязала свой рюкзак, достала маленькое вафельное полотенчико.
– Пошли на улицу, ты мне польёшь, умоемся. И я тебе глазки вытру…
Показалась в дверях улыбающаяся Томка
– У меня там на лестнице стул упал! Я хотела сразу два принести.
Томка с подозрением посмотрела на Марию.
– А чего это у тебя лицо такое мокрое?
– Пыли много, сполоснулась.
– И она тоже?
Томка ткнула пальцем в Зою, которая молчала в сторонке.
– И она.
Мария спокойно встряхнула полотенце, положила его на уже чистый, уже протёртый, солнечный подоконник.