Сны всегда казались мне, как учёному, разочаровывающими, если даже не ленивыми, мотивами. Это могли быть знамения или пророчества, послания или таинства. Сны могли проходить сквозь врата из рога и быть правдивы или проскальзывать сквозь врата из слоновой кости и говорить ложь. В самой своей сути грёза – это дверь.
Иногда за этой дверью нет ничего, кроме лиц незнакомцев. Иногда за дверью оказывается целый ряд обид и унижений, сорванных и сохранённых, как фрукты вне сезона. А иногда дверь – лишь часть тебя самого, которую изгнали, отсекли по причинам, что тебя заставили забыть, и лишь в снах она смеет проявить себя.
В ту ночь прежде, чем мы отправились в Дом Грёз, ко мне приходил мой брат.
Прежде он никогда не являлся мне ни во снах, ни в кошмарах. Он существовал лишь в сумерках на границе пробуждения, когда я размышлял о невозможном и откладывал его прежде, чем это увидит солнце.
В сне брат был повёрнут ко мне спиной и полз к большому шкафу из кедра в коридоре моих родителей. Брат, которому скоро исполнится шесть, забирается внутрь. Я кричу ему. Вижу, как его розовые пальчики скрываются во мраке. Вспоминаю о куртках в шкафу, о шерстяном отцовском пальто, которое я как-то носил по всему дому, трубя в рукав, словно я – слон. В тот миг я слышу смех моего брата.
Маленькая пухлая ручка тянется из темноты шкафа. Я иду к нему, намереваясь коснуться его, когда вдруг улавливаю лёгкий аромат яблок. Индиго тоже здесь. Она проползает мимо меня, сбросив каблуки; её бронзовая рука сжимает ладонь моего брата, и тот затягивает её в шкаф.
– Подождите! – кричу я им.
Но Индиго уже вне досягаемости. Я – лишь отметка на пути, тот, кого оставили позади засвидетельствовать происходящее. Возможно, я – дверь.
Возможно я – грёза.
Я долго изучал фотографию Дома Грёз – так часто, что узнал его сразу же. Но я недооценил тот факт, как именно Дом Грёз обрёл своё название. Я думал, дело было в претенциозности, с которой богатеи планировали строительство своей усадьбы на вашингтонском острове ещё в 1901 году. Но Domus Somnia прекрасно сочетался с названием.
Дом представлял собой архитектурную жемчужину в четыре этажа, сложенных из алого кирпича. Его крутые остроконечные крыши поддерживали фигуры хмурых сатиров и кариатид с тонкими талиями. Снаружи он был украшен огромными витражными эркерами. У входа были посажены розовые кусты, казавшиеся неправильными, слишком яркими – словно помада на губах трупа. Мой взгляд остановился на тонкой башенке, на окне странной формы.