– Обстоятельства изменились, – спокойно возразил Михаэль, – и наказание велено считать завершенным.
От возмущения у Хранителя аж голова затряслась на шее, отчего Рустикс, о котором все благополучно позабыли, тупо захихикал, но тут же осекся, поймав свирепый взгляд Хранителя, и убрался восвояси.
– Полагаю, мое мнение… – завел старик.
– …чрезвычайно ценно, – закончил за него Михаэль и продолжил, обращаясь уже к Илаю: – Немедленно одевайся.
Не помня себя от счастья, Илай бросился за верхней одеждой. Застегнул на все пуговицы мундир учебного корпуса, поправил шейный платок, обмахнул тряпкой ботфорты с квадратными носами и пристегнул плащ. Конечно, не такой роскошный, как у Михаэля, но где он, а где Илай?
На бегу надевая треуголку, юноша вернулся к куратору и вытянулся перед ним во фрунт прямо возле кафедры:
– Кадет Илай готов служить!
Михаэль хмыкнул и положил ему руку на плечо.
– Так идем! Надеюсь, «когти» при тебе? А, не беда, я взял все!
Попрощавшись со все еще взбешенным Хранителем, геммы покинули Архив Ордена.
В экипаже Михаэля Илая дожидалась его амуниция – «когти» на ботфорты и мушкет с поясом для патронов и прочей дребедени вроде шомпола и смазки. Кучер чмокнул губами, и легкие крытые сани с серебряными бубенцами покатились в сторону пристани. Пока Илай корячился на сиденье, цепляя металлические крюки на место привычных шпор, куратор вводил его в курс дела:
– Не успели остальные принести присягу, как прилетело, – поведал Михаэль, поднимая выше воротник. – В сыскном управлении все пребывают в непередаваемом восторге, что часть дел, а значит, и своих неудач, теперь можно сваливать на ваши плечи. Но Диамант и государыня императрица полагают, что геммы способны на большее, чем блюсти веру в серафимов и украшать ее двор. – на этих словах он улыбнулся особым образом, явно имея в виду себя. – Ты должен осознавать возложенную на тебя ответственность, Илай, и впредь не допускать ошибок. Держи свою гордыню в узде.
– Да, сударь.
Илай почувствовал, что краснеет самым позорным образом, и отвернулся, чтобы куратор не заметил его смущения. Михаэль был на семь лет старше, а потому гемм чувствовал себя совершенным ребенком. Если бы удалось хоть отрастить усы! Жизнь вмиг стала бы невообразимо легче и прекраснее.
Город несся навстречу черным саням, прохожие с оханьем и криками бросались врассыпную под свист кучера и его хлыста. Посторонись! Торговые ряды и доходные дома, кабаки и хибары исчезали в снежной пурге, поднимаемой конскими копытами и наточенными полозьями. Посторонись, дело государственной важности!