– Алые паруса, – кивнул я, сдерживая отвращение. – Праздник выпускников. Тысячи мальчиков… и девочек… «Все пути открыты молодым»…
Шведский бриг «Tre Kronor», двухмачтовый красавец и главная звезда феерии на Неве, был затоплен по ошибке ВМС Суоми в самом начале Войны где-то на подступах к вновь милитаризированным Аландским островам, перевозя на своем борту юных победителей какого-то идиотского конкурса. Скупая информация о жертвах «недоразумения» утонула в потоке кровавых новостей со всего мира. Алые паруса стали багровыми, мир перевернулся с ног на голову, школу мою разнесло по кирпичикам, аттестат зрелости вручали вражеские артобстрелы, дроны и авиация, и мне было плевать на барокко и гребаные мосты. Детство кончилось резко и сразу – ударом наотмашь явилась взрослая жизнь, завернутая в алые простыни, трещащая по швам и хрипло, надрывно то ли плача, то ли смеясь. Где же ты вырос, господин полицейский, кто же тебя обманул, что ждал здесь увидеть, до глупости восторженное дитя?
– Вот, вот, точно, алые, как вы говорите, паруса, – светящиеся от радости глаза не видели грязный снег, ржавый купорос мостов, желтые как зубы курильщика стены соборов – они видели широкую реку под ночным небом, и в небе этом вспыхивали тысячи разноцветных узоров, и в воздухе гремел оркестр, и набережные усыпаны сонмом тел, и некому схватить меня за руку, увести прочь в темноту убежища, прогнать от созерцания смерти…
Тряхнул головой. Медленно обошел фигуру парня, медленно ступил на Безымянный остров. Позади раздалось неуверенное восклицание, скомканное шарканье по снегу, но я ускорил шаг. Вокруг стремительно сгущались сумерки; будто гигантская каракатица, парящая над Петербургом, испустила вдруг на его улицы огромное чернильное облако. Фонари, одинокими колами вздымающиеся из сугробов, освещения не давали. Здесь не работала общегородская энергосеть, и с наступлением вечера улицы, проспекты и площади погружались в зимнюю тьму. Изредка вдалеке тут и там горел слабый свет – тот или иной дом, по какой-то причине облюбованный людьми, освещался трепещущими на ветру лампами, питаемыми генераторами. Люди эти были разного пошиба: от священников и до панков, от строителей до держателей модных заведений наподобие бара в «Доме Зингера». Последних становилось все больше, в какой-то дьявольской прогрессии росло число их клиентов. На величественные руины был спрос; слишком много развелось в Новом городе эстетствующих от их вида ублюдков. Стало модным отобедать, пялясь на останки архитектурных шедевров, зависнуть на всю ночь в каком-нибудь полуразрушенном соборе под музыку, похожую на гул металлургических заводов. Блеск и новизна правого берега быстро приелась молодым повесам, приехавшим сюда со всех концов страны и мира; их влек мрачный хаос берега левого.