– Эх! – Вспомнил я, что случайно надел не то пальто, когда наспех собирался к Оленю. Это пальто было новым, в котором я не гулял, а только ходил в школу. Я пытался стереть пятно, но оно не счищалось, а еще хуже размазалось.
Когда все куски парафина сгорели, мы пошли к Оленю за заданием, а потом я пошёл домой.
– Ты куда подевался? – ругалась мать, – Тут за 10 минут можно сбегать, а он ушёл с концами.
Когда же она увидела пальто с пятном…
Потом, каждое утро, провожая меня в школу, мать, глядя на невыводимое пятно, говорила одно и то же: «Тебе ничего нельзя покупать, Кохтуру, вон, что с новым пальто сотворил, я тебе его на два года купила, – вот и ходи теперь с пятном, раз не берёг»…
Уже позже и став старше, как-то летом мы с пацанами пошли воровать рыбу. Андрюха Романов, наш друг, с которым мы ходили в детсад и школу волею судьбы оказался воспитанником Сусуманского интерната (у него погибли родители). Каждое лето мы ждали Андрюху. Он приезжал на каникулы к дедушке и бабушке и разнообразил нашу жизнь. Интернат научил его видеть то, что мы не замечали. Поселковые рыбаки съездили на рыбалку. Вон теперь рыба висит сушится около некоторых домов. Один домик стоял на окраине посёлка, рыба висела прямо над окнами, в которые в любую минуту мог выглянуть хозяин. Поэтому мы ползли к дому, скрываясь в траве и кустах. Потом, когда сняли с проволоки по паре хариусов побежали от домика прочь. Уже в перелеске я запнулся о торчащий из земли металлический ржавый штырь. Почувствовав резкую боль в лодыжке, я продолжал ковылять подальше от злочастной рыбы. Потом, осмотрев ногу, я обнаружил дыру в кеде и окровавленный носок. Оказалось, что я не просто запнулся, – а пропорол штырём ногу… Придя домой меня уже стало знобить – от глубокой раны поднималась температура. Вызвали фельдшера Надежду Морозову – благо амбулатория располагалась в соседнем доме. Мне промыли рану гипертоническим раствором, сделали укол от столбняка…
Утром, прыгая на одной ноге, я появился на кухне. – Ну что Кохтур, догулялся, – сказала мне мать – теперь хоть опнёшься, дома посидишь, книжки почитаешь, а то совсем разболтался…
Это странное слово навсегда осталось в моей памяти. Оно применялось матерью тогда, когда я возвращался домой с полными валенками снега, с обмороженным носом, щеками или ушами…