– Зато я вас слушаю, и вот что я поняла! – крикнула Ирина. – Никакой вы не хирург – вы шарлатан и коновал!
Елизавета Макаровна, утирая слезы, медленно подошла к дочери.
– Он не врач, мама! Он просто… – быстрая звонкая оплеуха дернула голову девушки в сторону.
– Дрянь ты бесстыжая, неблагодарная! – вскричала женщина. – Этот человек спас твоему отцу жизнь, а ты вот как заговорила, паскуда?!
– Мама!
– Молчи, дрянь! – еще оплеуха, и еще одна – Арцыбашев осторожно оттащил Елизавету Макаровну от дочери, пока она не вцепилась в ее волосы.
– Ты в ногах должна ползать, змея! – яростно бросила женщина. – Ни одного письма, ни одной весточки! Только деньги и просила! Все – больше не будет никаких институтов! Будешь сиделкой при отце!
– Да хватит вам, Елизавета Макаровна, – мягко сказал Арцыбашев. – А вы лучше бы ушли, – посоветовал он едва не плачущей Ирине.
Женщина нервно схватила его за руки:
– Александр Николаевич, я ведь всегда была с ним, все видела…
– Если хотите, пойдем к нему в палату. Он еще не очнулся, но вы можете убедиться, что он жив и невредим.
– Пойдемте, отец родной, пойдемте.
– И не надо так сильно переживать за вашего мужа, он поправится. Если хотите, закажем ему из-за границы кресло-каталку.
– Что угодно, отец, что хотите…
– Вы, главное, после лечения напомните ему счет оплатить.
10
Арцыбашев вернулся в свой кабинет только после пяти. Утомленный сегодняшними событиями, он плюхнулся в кресло, закрыл глаза и моментально задремал.
Через несколько минут в дверь постучали.
– Да?.. – дернувшись, хрипло спросил доктор.
Вошел довольный Маслов.
– Поздравляю с успешно проведенной операцией, Александр Николаевич, – весело сказал он, ставя на стол бутылку с коньяком. – Предлагаю отметить.
– Стаканы в шкафу, пользуйтесь… – Арцыбашев снова закрыл глаза.
– А вы, разве, не будете?
Доктор мотнул головой.
– Почему же?
– Устал я, Петр Геннадьевич. Иногда делаю операцию и думаю – какого черта я хирург, а не, скажем…
– Художник?
– Нет. Мне бы профессию попроще. Хотя нет, дело даже не в профессии… – Арцыбашев открыл глаза, потянулся за бутылкой. – Дело в голове.
– В смысле?
– А вот так, – распечатав коньяк, он разлил по стаканам. – Нет ей покоя. Все видит и слышит. Хотела бы жить легко, да не может. По крайней мере, здесь.
– Я не понимаю, – признался Маслов.