где все друг другу что-нибудь должны
по дружбе, по родне, по просту даже
соседскому. Но тут, увы, задор
пошел на убыль – разбежались сходу
станичники: «Сто тыщ – не разговор!
А ехать… ехать можно и по броду.»
Ну, что ж, народник хренов, я попер
по матушке и двинулся к народу.
Я убеждал, возможно, невпопад
с учительским своим наивным пылом,
что можно пить три месяца подряд,
но задождит – и всем одна могила,
что дело общее… Уж лето шло на спад,
а Муза с вдохновеньем не спешила,
капризно к чудаку не снизошла,
когда другим он занят был всецело.
«Прими 100 грамм, – сосед, – хоть за дела,
что начали.» Я гнался оробело
за призраком, отлипнув от ствола
фантазии, чтоб цель не потускнела.
Дорога, вроде, тем и дорога,
что тянется вдоль памяти нескорой:
плывешь как будто там же – берега
иные, шире контуры простора…
Жаль только, что настолько недолга:
едва нащупал твердь – летят опоры
земные, до небесных далеко,
их придорожным взглядом не ухватишь…
А что в деревне нужно: молоко,
картошка, хлеб, просторные полати —
пиши себе дождливым вечерком,
лишь тема и размер подвалят кстати.
Дорога тоже замысел меж двух
искомых: то дошло, то не приспело…
Так темноту разгадывает слух
и в подсознанье тело ищет тела,
пока же не под гнетом белых мух —
пусть в неизвестность мчит поэма смело.
Хотя незнамо, кто кого ведет,
куда, зачем – бог весть, на то дорога:
туда – назад, с провалов – до высот
лететь куда-то, пусть пути до бога
совсем не здесь… но слог зовет вперед,
пусть мир не совершенствуется слогом.
Вот так на ощупь брел и блудный сын,
чтобы под кров отеческий вернуться
уже не тем мальчишкой, от глубин
впитав всю фальшь церквей и революций —
движений внешних… Но как первый блин,
завяз я в глине, позабыв разуться.
Все было как всегда: за первый год
мы одолели только часть оврага.
Большой соблазн послать… Ну, и народ!
Такой, подумал, не достоин блага.
Но спохватился вовремя: как крот,
он прячется от власти и гулага,
ему б забыться в водке ли, в труде,
отгавкаться от всех в каленом мате,
когда зовут слова, дела не те —
он знает: есть колхоз, хозяйка Катя…
Какой там свет – он вырос в темноте.
Что я о нем разнылся, как о брате?
Кто мне сказал, что улица одна
ждет впереди, сам что-то будто знаю?
По бездорожью тянется страна,
кружным идет путем все ближе к краю
обрыва. Есть ли в том ее вина,
ее беда – иль уж судьба такая?