Сказать, почему я не люблю проклятья? Не потому, что это грех; вовсе, может, и не грех – кто знает? Кто сказал, что проклятье – грех?
Не в этом дело, а в свойствах проклятий, их непредсказуемости. Их легко выпустить и потом так трудно пристроить, нейтрализовать – практически невозможно. Некуда девать этот плевок гнева. Особенно, если это проклятье матери.
Мое имя дорого обошлось всей нашей семье. Проклятье бабушки настигло не только Лиона и Люсену, но и меня, и младшую мою сестренку Марину, которой в тот злополучный день не было и в помине. Ударив по нам всей своей неуправляемой силой, оно, выполнив миссию, бумерангом вернулось к той, от кого исходило, стерев с лица земли, превратив в стоянку для бомжей и деморализованных типов некогда цветущую, самую богатую усадьбу в округе.
31
Когда проклятье Нуржан начало достигать своих целей, мы уже несколько месяцев жили в столице, в городе Светлогорске, у кровных родственников по линии давно умершего папиного отца.
Я уже упоминала, что Лион отличался чрезвычайной коммуникабельностью. С самого детства, несмотря на малый возраст, он самостоятельно поддерживал связи с родными отца; многочисленные кузены и кузины принимали юного родственника-красавца со всем радушием.
Родственники папы по отцовской линии славились сплоченностью, особенной даже для черкесов. Они происходили от двух братьев из рода узденей, раскулаченных и репрессированных в тридцатые годы. Вернувшись из ссылки уже после войны, эти люди привезли с собой несвойственную нам простоту, легкость в общении, хорошее владение русским языком, любовь к чтению и понимание необходимости хорошего образования.
Осели родственники папы в Светлогорске и зáжили небольшой традиционной общиной, застроив несколько земельных участков с общими границами одноэтажными домами – по одной, две, три комнаты в каждом. Дома, располагаясь буквой «п», имели общий двор с одними воротами и калиткой. С тыльной стороны домов со временем пристраивались флигельки, кухоньки и иные сооружения. Там же, в тылу, каждая семья имела свободный кусочек земли, который одни использовали под сад-огород, кто-то держал кур и даже овец.
Сейчас такие дома называют бараками. Но во второй трети двадцатого века, на новом месте, в городе, обустраивались именно так: сохраняя усвоенную ранее материальную культуру и быт; и, само собой, откладывая денежку на новое, отдельное, лучшее, современное, из заводского кирпича…